Поэт, переводчик. Родилась в 1994 г. в Гомеле. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького и магистратуру ИФИ РГГУ. Автор книг «Каймания» (2020), «Движение скрытых колоний» (2020). Стихи публиковались в журналах [Транслит], «Носорог», «Воздух», TextOnly, «Сноб», «Зеркало», вестнике современного искусства «Цирк “Олимп”+TV», альманахе «Артикуляция» и др. и переводились на английский, испанский, итальянский, польский, норвежский языки.
Сопроводительное письмо Юлии Подлубновой:
Выдвижение Марии Малиновской на Премию АТД представляется довольно сложной, но совершенно необходимой задачей. Малиновская, несмотря на свою молодость, является одной из самых заметных русскоязычных поэтесс актуального спектра, постоянной участницей премиального процесса последних нескольких лет, а теперь ещё и автором двух поэтических книг. Эти обстоятельства плюс её присутствие в лонг-листах Премии в 2017 и 2019 году вызывают некоторые сомнения по поводу целесообразности нового выдвижения — не проще ли дать шанс кому-то совсем молодому, а Малиновской оставить её абсолютную признанность профессиональным сообществом, которая не всегда выражается в премиальных поощрениях? Однако я убеждена, что практики Малиновской, аккумулирующие приемы, которые указывают на подчас разные традиции и тенденции (документальное фактографирование, конструирование и деконструкция субъекта речи, нарративный инжениринг, метатекстуальность, языки травмы, лирико-субъектная дискурсивность, и т. д.), содержат в своей совокупности инновативный потенциал, необходимый для дальнейшего, хотя, возможно, и не самого очевидного из сегодняшней точки наблюдения, пути развития актуальной поэзии. При том что на выходе у Малиновской получается не какая-либо дискретная сумма практик, но неомодернистский сплав поэтического вещества, отмеченный знаками сугубой индивидуальности.
Эпиграфом к номинируемой подборке становятся слова: «ты знаешь что чувствует человек/ боль которого выставляется на обозрение?». Цикл «Время собственное» проблематизирует феномен насилия — преимущественно социального — и исследует психологию и экзистенциологию человека (жертвы), оказавшегося в лиминальной ситуации краха повседневных практик, внутри катастрофы социального отчаяния. Как и в поэме «Каймания», Малиновская уверенно работает с референциальным потенциалом прямой речи, создавая драматический асамбляж голосов (голосов травмы) и одновременно документ, фиксирующий факты катастрофы. Зловещая реальность, реконструированная в цикле, и то, как эта реконструкция осуществляется, то и дело заставляют вспоминать «Приговоры» Лиды Юсуповой и в целом травматическую повестку фемпоэзии, а обращение к онтологии насилия — «Анатомический театр» Ирины Котовой. Однако Малиновская осознанно выходит за пределы постсоветской, российской или даже европейской социальности и, в рамках деколониальных логик, отправляется то в Алжир, то в Буркина-Фасо, то в иные африканские геокоординаты (хронокоординаты также варьируются), что ожидаемо актуализирует повстанческие и криминальные сюжеты и в целом заставляет задуматься о постромантическом сознании автора, его отношениях с поэтиками романтизма. Это ставит под сомнение документализм поэзии Малиновской (хотя известно, что цикл основан на свидетельствах конкретного человека) и наводит на размышления о возможностях гибридных поэтических практик.
ВРЕМЯ СОБСТВЕННОЕ
На основе личных разговоров
*
документальное искусство это подлость
я не хочу никакого документального искусства
когда прилетел вертолёт и забрал нас с крыши
нашего дома
мы даже не смогли взять обувь
мои дети стояли в аэропорту босыми
и подошёл какой-то ублюдок
современный фотограф
и начал их снимать
жена спросила меня что он делает
это причинило ей боль
я подошёл и спросил что ты делаешь гад?
зачем ты снимаешь моих детей босыми?
он ответил это важно
показывать страдания
чтобы мир знал и бла-бла-бла
я сказал хорошо ублюдок
я не хочу чтобы ты показывал мои страдания
как он занервничал этот фотограф
стал мне объяснять
что это документальное искусство
я говорю ему я потерял всё
мой дом подожгли повстанцы
у нас с собой нет даже паспортов
и это ты называешь искусством?
удали всё что снял
и больше не приближайся
я не показываю когда страдаю
это просто самоуважение
и тем более не потерплю
чтобы это показывали другие
мы поехали на север
в родную деревню матери
нашли там соседа который помнил меня
в паспортном столе меня спросили
клянёшься что тебя так зовут?
мать спросили клянёшься что это твой сын?
соседа спросили ты подтверждаешь это?
тогда распишитесь здесь
и так мне выдали паспорт
с тех пор я по-настоящему полюбил свою страну
но получив паспорт
я сразу полетел обратно
потому что надо было зарабатывать
а не осмысливать травму или что там ещё это жизнь
и ничего в ней особого
*
там где у домов нет номеров
и вместо адреса в паспорт можно вписать
имя любимой женщины
только там мне спокойно
пока я смотрю
из его окна по видеосвязи
и фотографирую
серо-зелёную воду лагуны
огоньки на другом берегу
чемоданы
с нелицензионным оружием
времён гражданской войны
его два условия
заниматься любовью три раза в сутки
и жарить ему на завтрак три яйца
мои два условия тишина
и свобода
в городе с домами без номеров
возможно многое
почту сгружают в общий ящик
водителю скорой объясняют путь по громкой связи
мне хорошо
он ставит телефон у лобового
чтобы я смотрела за дорогой
и мы перевозим оружие
с виллы в квартиру
с виллы у лагуны в квартиру у лагуны
мимо зелёного забора и от пиццерии направо
минуя дорожный патруль
красивое место
только домов теперь много
их больше чем нас они множатся
камерами свободы
которую мы насильно
пытаемся сохранить
*
ты ведь не будешь об этом писать?
впрочем как хочешь
просто это слишком для меня это слишком
автобус женщин
которых изнасиловали повстанцы
лагерь был прямо в аэропорту
когда нас туда привезли
я стал выполнять распоряжения военных
делать кровати такие как знаешь армейские
что говорили то делал
следующие приезжали на готовое
и только жаловались
неудобно еда недостаточно вкусная
проблем у них не было
но вот пришёл автобус женщин
и я не могу не помочь я пошёл помогать
женщинам выходить из автобуса
я стоял и каждой подавал руку
и вот это было
не пиши
я до сих пор не знаю как жить с этим
первая которой я подал руку
она была вся синяя
то есть не в синяках
а просто синяя
и без лица
у меня была морда разбитая
ходил похожий на лягушку
только рот и больше ничего
ну и ладно
большинство этих женщин
не понимали куда их привезли и зачем
остановившийся взгляд
от одежды лишь клочья
и у всех ледяные руки на жаре
тогда я понял
то что произошло с мной
это грёбаное везение
мои дети целы
мою жену никто не тронул
не успел
пускай мы потеряли всё
я заработаю снова
я был так счастлив за нас
смеялся строил планы а сестра плакала
говорила что с тобой опомнись
думала я тронулся как многие
*
если я пришлю тебе фотографии
моей виллы после разграбления
обещаешь что никому не покажешь
и сразу удалишь?
это пару недель спустя когда мои люди
наконец смогли пройти в район
всё было разрушено вообрази
куча людей ломится в дом
а ты внутри единственный мужчина
с женой и двумя детьми
видишь разнесли дверь
моим же топором и молотками
а вот бассейн куда я часто прыгал с крыши
чтобы рассмешить детей
если бы это было сейчас
двое мужчин а не мальчики
всё обернулось бы иначе
нас бы убили
первая часть повстанцев это студенты
они даже надели футболки
студенческой федерации
чтобы узнавать друг друга
вторая часть просто нищие ублюдки
которые хотели украсть всё что могли
они пытались прорваться в дом
час или два
я был в осином гнезде
ждал помощи делал звонки
и в последний момент прощальный поцелуй
жене и детям
они прятались в маленькой ванной комнате
в той где у нас была ванна
именно в ванне можно укрыться от пуль
в случае стрельбы
а я стоял у двери с палкой для фитнеса
разобрал три ружья
пуль было много но не хватило бы духу
стрелять в такую толпу
до сих пор ненавижу себя за это
экзистенциальный вопрос тех часов
стрелять или не стрелять
мы были готовы к эвакуации
сложили в одну сумку паспорт ювелирку деньги
чтобы не мешкать когда прилетит вертолёт
первый который вошёл
ударил меня крича мани мани
это был не студент
я отдал ему сумку без разговоров
на меня навалились мани мани мани
я сказал деньги в сумке надеюсь достаточно
их становилось всё больше лезли с крыши
это знаешь когда они находят путь
они наводняют дом
но когда первый парень взял сумку
некоторых уже заботило только кто это был
студенты повели меня по коридору
мимо семьи
на крышу
потребовали давай звони
туда куда можешь кинуться
родителям брату жены
звони говори что приедешь
и веди нас туда
нет я не приведу вас к моей семье
нет никогда
они пытались меня заставить
и вот тогда один стал целиться из ружья
я начал говорить я это заработал
вы разрушили мой дом взяли мои деньги
но скоро опять будете побираться
потому что не умеете работать
а они заладили
ты проклятый француз на нашей земле
и тут я нашёлся я не совсем француз
у меня бабушка полька
один из них который не хотел неприятностей
стал шептать остальным
ребята ошибка он не француз он поляк
я возмутился я француз вы не поняли
какой я вам ещё поляк?!
но этот парень подошёл ко мне вплотную
и сказал заткнись придурок
хочешь жить значит ты поляк
они перекинули лестницу
между нашей крышей и стеной соседа
недалеко метра три
и один за другим
мы перешли на ту сторону
жена
младший сын
старший сын
я
а потом подоспел вертолёт
*
заключённые детства
в кронах мáсличных пальм
в ослеплении
есть то что нельзя не видеть
даже если этого нет
откуда светает так невыносимо с востока
что просыпается ненависть ярость
к себе
и волк от себя бежит
и человек
как долго нас нет как ничтожно присутствие
и ты берёшься за оружие
которое всегда при тебе
и идёшь на человека
по городу
глубоким днём
как глубокой ночью
где ничего не развидеть
последняя жизнь
как непринятое решение
последняя жизнь
делает нас беззащитными
перед собой
способными причинить себе
какое угодно увечье
и страшно тут и там встречать женщин
лихорадочно обнимающих себя
это не закончится миром
ни одно время не закончится миром
не подумай что я фашист
но к лучшему просто не видеть
белого света
и двигаться по чутью
я никого не убью
это непоправимо
что всегда впереди
то как правило удаляется
*
у него были красные безжизненные глаза
когда он наставил на меня ружьё
я не испугался я просчитывал шансы
остаться в живых
а чёрные как легли на пол так и лежали
ещё пятнадцать минут после приезда полиции
и ничего нельзя было с ними сделать
они цепенеют если грозит опасность
и не сдвинутся с места пока не поймут
что она позади
выкуривает одну за другой
запивает красным из бокала
запивает белым из графина
у меня столько историй про ружья
хочешь расскажу их все
созданное пространство подрагивает как мембрана
созданное пространство обретает плотность
он ходит со мной в туалет
и садится как женщина
он мечтает стать лингвистом в прошлом
и его прошлое сопротивляется нам
мы отпускаем туда детей
то чего нельзя делать
и они бегут навстречу прошлому как морю
мы никогда не узнаем их
ты психопат потом говорили мне
ты даже не волновался
а я просто просчитывал шансы
когда я был ребёнком мама спрашивала
у тебя есть чувства?
есть но я их не показываю
это нечестно по отношению к окружающим
две стороны темноты
где ничего не видно
и где видно то чего нет
какую ты выберешь?
только не говори
умолчания создают историю
а расстояния связь
на расстоянии вижу тебя насквозь
а вблизи потеряю и буду смотреть на другое
на то чего нам не увидеть вместе
потому что можно разделить
лишь надежды и воспоминания
*
мало сказанного
как ручной холм
из земли вырастающий
света бегущий на запад
высотой вне себя
кем ты становишься
каждый час
для окружающих
переменная личность
родственная себе
в каждом крабьем колене
движение скрытых колоний
по государственным землям
не сдерживает ни один закон
во времени холм затаён
и невидим на склоне
можно ничего не сказать
можно выдумать биографию
с такими подробностями
что обнажишься сильней
чем если бы рассказывал факты
лучше ничего не меняй
говори было так-то и так-то
правда прозрачней всего
она делает незаметным
и открывает много
неочевидных границ
*
призраки жизни / как странно не говорить
разве я не рассказывал
что сидел в тюрьме в буркина-фасо
в прошлом году
туннель страха
я готов ко всему
здесь у нас не боишься не выживешь
один ублюдок хочет меня посадить
и завтра я иду в участок
огромное давление
политическая хрень
он думает посадить меня без суда
это ненормально но это африка
в буркина-фасо проверили мой рюкзак
а в рюкзаке был имодиум таблетки
и одному взбрело в голову
что я перевожу наркотики в животе
что я «мул»
он начал орать а я говорю ты придурок
и страна твоя дурацкая
он сразу: вперёд в участок
странно не говорить / более странно не слышать
ловить твой сигнал
иногда спустя годы
как мёртвая военная база
посреди твоего континента
не беспокойся я иду на живодёрню
и уже рассчитал
как прыгать с пожарной лестницы
я больше не останусь в их тюрьме
в буркина-фасо я только восемь часов ждал
пока мной займутся
француз-надзиратель
не обращал на меня внимания
это значило: никакой помощи извне
я говорю я в дерьме сделай что-нибудь
а он: это проблема?
он торжествовал что я так влип
из тех которые ходят к чёрным
страшно не слышать / страшнее не понимать
когда слышишь / и когда не слышишь
я выйду на связь как всё кончится
а такие угрозы
мы забываем о них
они помогают налаживать нужные связи
*
боль срастания сильнее боли разделения
срастания двух сущностей
противоположных как день
понимание физиологично
до предела
это движение на ощупь
по мягкому дну чужой жизни
в попытках войти в неё
а она не впускает
начинаем говорить
каждый на своём языке
и в эти минуты высказываем
то на что не хватает смелости
если знаешь что тебя поймут
и кажется оба это понимаем
время собственное
колебание между собой как в стенках
горизонтальных песочных часов
или медленно память себя
и жалеть и немея со слов
как с предельного смыслом
после жизни совсем не то
что после смерти
поэтому все и стараются жить
и не хотят умирать
разделяя друг друга и бедность
общего языка
*
ты знаешь что чувствует человек
боль которого выставляется на обозрение?
боль о которой он не может поговорить
даже со своим отцом
потому что это не принято
в нашей культуре
мой отец никогда не говорил об алжире
только обрывочные факты
целовал меня только раз в год
на рождество
и похвалил меня только раз в жизни
когда получив паспорт
я решил вернуться из безопасной страны
туда где нас чуть не убили
он положил руки мне на плечи
и сказал у тебя есть яйца
я ехал и внутри была такая лёгкость
меня впервые похвалил отец
так вот я чувствую с одной стороны гордость
потому что понимаю что ты делаешь
а с другой стороны это как будто
меня изнасиловали
каждый раз
меня жестоко прилюдно насилуют
но каждый раз с моего согласия
потому что я люблю тебя
и потому что каждый часть истории
но я живой
те кто это читает должны знать
что я живой
и пусть кто-то сунется ко мне
с насмешками или расспросами
я убью его
вот этими руками без оружия
ваше искусство это мой ежедневный кошмар