Родилась в 1992 году в Екатеринбурге. Окончила филологический факультет УрФУ. Кандидат филологических наук. Преподает русский как иностранный. Печаталась в журналах «Знамя», «Урал», «Новая Юность», «Новый мир». Лауреат премии «Поэтический дебют» журнала «Новая Юность» (2016). Автор поэтических книг «Босфор» (Екатеринбург: Полифем, 2015), «Поза Ромберга» (Санкт-Петербург: Транслит, Свобмарксизд, 2017). Лонг-лист премии Аркадия Драгомощенко (2017).
Сопроводительное письмо номинатора Лиды Юсуповой:
Стихи Еганы Джаббаровой — кружащиеся дервиши. Они визуально организованы в симметрии, пойманной сейчас и никогда («времени нет: оно не существует больше») — «нет, хотя и есть» (АТД) — это симметрия правильности и случайности. Vерчение (слово случайно началось в английской раскладке) становится как будто единственной возможностью организовать живую, мертвую, невидимую, все заполняющую, текучую, рассыпающуюся, мимолетную, вечную материю и нематерию. Верчение и вверчивание — в интуицию — я ищу слово — в связь — в сочувствие: мусульманские имена и образы как погружение в кровь истории — хотела написать: в историю крови — ближе к близким далеким: я выросла в мусульманской семье (нерелигиозной, но где мусульманство и родство неразделимы: они все во мне — и я имею в виду не только кровное родство) и понимаю, что это не экзотика — хотя для кого-то и экзотика.
Женщины-дервиши кружатся в красных платьях — стихи пишутся для того — чтобы прикоснуться и утешить — кому больно. Боль и прикосновение — проникновение в другой мир. Мертворожденный и незахороненный ребенок Амади встречает убитых геев и лесбиянок и, называя по имени, трижды произносит, на трех языках: «наша семья».
В кружении концентрация взгляда на дорогом лице рассекается каждым оборотом вокруг свой оси — неподвижной точки, являющейся центром и началом движения — точке коннекта с живой/живым или не/мертвой/не/мертвым («всё живое никогда не умирает»). В мистическом мерцании взгляд, тем не менее, остается пристальным. Иногда слово не успевает дозвучать, а имя дооткрыться: «22-летнюю чеченку А., скорее всего у».
Исследование в стихах Еганы Джаббаровой — стремление через речь и время «подойти и обнять», как Амади, всех, кому больно («ямы сестры Хачатурян»):
боль твою унесу с собой, горечь, печаль,
соль морскую с плеч невозможно смыть до конца, Бахар,
раны тянутся вдоль земного пути утрат,
три ребра, ключица, палец ноги,
хрупкие, обретенные вновь,
не бейте, ради Бога,
там, где всегда вода, холодная, мутная, как ракы,
сердце осталось, а другое погребено
под руками мужчины,
пьющего как черт,
под разделочной поделенной надвое доской
под звуком сломанных костей
Allah rəhmət eləsin
kolay gelsin и стенание не бейте
Подборка номинируемых текстов:
**
АМАДИ
«Я прошу Твоей защиты и прошу уберечь этого ребенка и его будущее потомство от наущений Шайтана» (Сура аль—Имран, 3/36).
(обычно произносится при рождении детей)
Как Амади встретил Ахмеда Йылдыза
49-летний Яхья Йылдыз едет в автобусе из пункта «Шанлыурфы» до конечной «Стамбул»
15 июля 2008 года Яхья Йылдыз выпустил пять пуль в собственного сына
которого когда-то сам именовал «Ахмед» («заслуживающий похвалы»)
Ахмеду было 26 лет.
Ибрагим Кан (иногда именуемый Джан, душа или кровь) мысленно обнимает Ахмеда: canim
он едет в Германию в ту же ночь, чтобы спастись, чтобы рассказать, чтобы навсегда остаться покалеченным
Ахмед умирает, он встречает Амади, он мертворожденный ребенок турецкой земли
семь дней его тело ожидало погребения и не дождалось
Амади и Ахмед поворачивают голову, кто-то постучал в дверь, Ибрагим Кан стучит по надгробию Ахмеда маленьким придорожным камнем, чтобы сказать: canim
Амади уходит, он встречает кого-то еще,
Ахмед Йылдыз наша семья Ahmed Yildiz is our family Ahmed Yildiz benim ailem
26-летний аспирант Ахмед вышел из квартиры за мороженым, уставший от изучения физики, но его настиг отец.
Ибрагим Кан смотрел в окно, как умирает Ахмед. Ахмед Йылдыз наша семья Ahmed Yildiz is our family Ahmed Yildiz benim ailem.
Как Амади встретил Ису Шахмарлы.
22 января 2014 года Иса Шахмарлы повесился на радужном флаге в своей квартире, в Баку
Исе Шахмарлы было 20 лет, он написал: этот мир не настолько разноцветен, чтобы включать в себя и мой цвет
за день до своей смерти Иса оплатил все долги, в одиночестве сидел на полу бакинской квартиры и смотрел
звездное январское небо и пустоты внутри него, январское небо — это то, что останется в конце концов
во время похорон Исы, гроб был укрыт разноцветным флагом похожим на тот, на котором он повесился
гроб был усыпан камнями, прикрыт спинами друзей, камни летели на спины друзей Исы,
мулла сказал: прошлое человека не может стать помехой его погребению
Ису похоронили, Ису забыли, Исы не было, Исы не было, не было, не было Исы.
Как Амади встретил Гюнель Нуриеву.
22 октября 2014 года Гюнель Нуриеву зарезала собственная сестра Парвана,
Парвана связала сестре руки и ноги, как барану, которого приносят в жертву
после чего перерезала горло сестры и постирала собственные вещи
обосновала тем, что «ей приказали демоны», она спасла честь семьи, «по воле Аллаха»
пролила неверную кровь сестры
на самом деле,
Гюнель любила женщин, а Парвана любила мужчин,
помощница прокурора Ш. Мамедова: «причиной убийства стали личные разногласия между сестрами»
Парвана означает «бабочка», Гюнель означает «утренний ветер»
бабочка уничтожает ветер, бабочка уничтожает ветер, бабочка убивает сестру, бабочка навсегда останется в замкнутом кругу стиральной машины, бабочка никогда не уйдет из того дома, бабочка когда-нибудь в бреду будет повторять гюнельгюнельгюнель.
Как Амади встретил А.
22-летняя чеченка А. садится в такси, звонит подруге, это последний шанс
через пару часов она улетит в Москву, через пару часов она начнет новую жизнь
старый таксист подслушивает диалог девушки А., он заблокирует двери и увезет ее обратно
в дом, откуда девушка А. уже не вернется, старый таксист привез 22-летнюю А.
22-летняя чеченка А. была лесбиянкой, об этом случайно узнала семья А.
ее брат неоднократно предлагал ей пистолет, мол, застрелишься и никто не узнает, что
до этого А. уже сбегала в Москву, после чего три месяца провела в психиатрической больнице
родственники сказали, что А. умерла от болезни почек, 22-летняя чеченка А. никогда не болела ничем, 22-летнюю чеченку А., скорее всего у
Луизе 21 год, она уже не сможет уехать в Норвегию
никогда
Луиза никогда не получит свободы
Луиза и А. никогда не получат свободы,
Н. говорит: уехать из страны — это так же невероятно, как встретить единорога
быть свободным это так же невероятно, как встретить единорога,
не быть убитым это также невероятно, как встретить единорога
единороги
**
БЕЛОЕ ТЕЛО РОССИИ
1.
соблазнительное белое тело России беспомощно лежит,
глажу его по хребту
обнимаю со спины
как ты не замерзаешь тут посреди зимы
и почему лицо твоё прикрыто целлофановым пакетом?
все поезда одинаково пусты:
временные контейнеры для людей
жестокосердечно жизнь проходится по земле,
ничего за собой не оставляя.
2.
в поезде, разрезающем белое тело России,
я говорила с мужчиной,
на плече которого невозможно было не заметить гигантское родимое пятно
в виде мыши:
оказывается, с таким не берут в армию,
небольшой порез и ты истечешь кровью и нелепо умрёшь
навсегда
что если кто-то поцарапает тебя,
а я не успею?
3.
в том же поезде девочка Софа не хочет спать
её мать безуспешно учит с ней круги и квадраты,
в соседнем купе женщина спрашивает мужа, будет ли он жрать
в этот момент замечаю, что на голове матери небольшой круг
необратимое облысение женщины это смерть,
может поэтому она спрашивает Софу: мама красивая?
и шепотом: красивая мама, да
а между тем подкрадываются звуки как небесные удочки
вылавливают из сна
со мной говорят сосны, берёзы, столбы
голубое выпито до дна и поэтому все чёрное
мрачное как вдова
в дверях бывшего дома.
**
Стамбульские дервиши.
Тае
Bir.
до азиатской части и района Кадыкой идет паром:
три лиры, по пути съедаем кукурузу, каштаны,
никогда не находим рынок с первого раза,
пиво 12 лир, белый сыр, оливки, яйца, томаты,
руккола, щавель, кускус с грибами,
сухое красное 50 лир
утренний побег за печеньем 5 лир
вся эта ритуальность еды и ее смена
загрязнение и очищение посуды:
попеременное движение в пределах кухни
есть ничто иное, как проявление заботы,
как дыхание жизни, ее бытовая изнанка,
простая реальная функция:
я хочу, чтобы ты ела равняется
люблю.
Iki.
в тот момент, когда солнечный свет падает на твою грудину
рука доброго стамбульского бога небесное благословение
возрадуйся всяк сюда входящий
измеряй существование любовью
в тот вечер мы нашли идеальное платье
безразмерное чёрное с выразительными цветами
280 турецких лир итальянское никакой синтетики
только красота и счастье,
счастье и красота,
продавщица перед выходом позовет нас пить кофе и говорит:
her zaman mutlu ol[1] — показывает на дочку,
ей здесь пять, а сейчас уже 21,
совсем взрослая уже,
ну иди, bebeğim[2]
возвращайтесь.
Üç
я хочу унести с собой все, что есть ты:
лёгкую паранойю и кошачью шерсть с восточного ковра
бутылку сухого вина
старый шкаф
комнату с говорящим балконом и комнату с тревожащим светом
платок бабушки
клубнику с утреннего воскресного стола
всё, что связано с тобой
твои духи «запах Бога»
твою старость и твой взгляд
в тот момент, когда ты вдыхаешь запах хлеба.
Dört
от кружащихся белых юбок колышется легкий ветерок
схожий с тем, который гладит нас по плечам
на берегу Мраморного моря,
пока дедушка учит внука плавать
ты держишься за буйки и улыбаешься
идем по острову мимо секретных баз, мимо леса,
чужих деревенских домов,
проезжающих туков, людей на лошадях,
автобусов, машин, туристов,
времени нет: оно не существует больше
и растворяется между пальцами наших рук.
**
nervus accessorius
fumer tue[3]
говорит мне выброшенная в урну пачка чужих сигарет
салаамова судорога[4] каждому встречному врёт
да-да нет-нет: вот и весь человек
слово его и язык лукавое сочетание двоих
праобразы вместо людей
незаконченные контуры лиц
обрывки высказываний.
parler n’est pas nécessaire
между двумя слово равняется нулю
бесконечное стенание словесных окончаний
напоминает о скоротечности хронотопа
разламывающегося как деревянное кольцо
всё живое никогда не умирает.
**
повсеместное насилие
Нине.
случайная женщина оголяет живот
показывает шрамы от ножевых
говорит: в этой стране за правду убьют
туда ночами не ходи
всё самое нужное прячь за спину
всё самое важное никому не говори
случайная женщина рассказывает как
потеряла двух детей ещё в утробе
как бросил муж, как пыталась выпрыгнуть из окна
психоаналитик посоветовал много говорить
бросить курить, поплакать
близкая подруга периодически плачет
мы обсуждаем как постареем вместе,
построим дом, посадим деревья,
научимся жить в темноте
мать, пожирающая собственную дочь,
ложится в кровать, призывает детей в
колыбель для мёртвых:
в утробу
в орнамент восточного ковра
на полу бабушкиного дома
стучат предки в крышку гроба твоего
открывайте.
**
Джамиля очень тепло говорит о муже,
несколько раз подчёркивает
он меня взял такую
ну, без детей.
точнее дети были
пятеро, двое умерли за неделю до рождения,
остальных Аллах не дал,
может быть, сглазили.
маму не помню, была сестра
я почему-то плакала по ночам и не знала
отчего так горько,
отчего пустота в груди
наверное, здесь я смогу родить ребёнка
в России
и мы построим дом
потому что у нас с ним есть любовь, а детей нету.
**
вот они честные преступники
с исповедью наперевес
случайные душегубы вне света дня
мутнеющая подсоленная вода
кипит и обжигает маленьких детей
женщины, увешанные бижутерией,
прячут окровавленные руки
в карманы кухонного фартука
и говорят с телевизором
пока крупные капли дождя
как падающие каштаны стучат по крыше
уезжающих вдаль автобусов
кричащая мутнеющая вода
одинаково стирает следы грязной обуви,
кровь с человеческих тел,
мимические морщины.
**
каждый раз, когда кто-то кричит
на кондуктора автобуса
выучили бы русский
я испытываю странное ощущение:
смесь злости и стеснения
неудобство и чувство вины
хотя я преподаю русский как иностранный
когда охранник говорит мне
импортных обижать нельзя
по отношению к европейцам
я понимаю, что азиатов обижать можно
и становится грустно, хочется куда-то
улетать, возвращаться на мистическую родину,
где ты как кусок свинины на столе мусульманина
каждый раз, когда мама говорит мне,
но ты поаккуратней,
а то нас же обидеть легко
я вспоминаю цветаевское вечное
верное:
под людским гневом ходим
и становится понятно.
**
возраст приносит с собой безобразные страхи,
похожие на пьяных с разливным пивом,
улыбающихся без передних
одиночество старость потенциальное самоубийство.
потребность в личном пространстве
порождает ненависть к случайным прикосновениям
или непозволенным к чужой самоуверенности
в средствах передвижения.
обиды самоанализ очищенные от абьюза
детские неврозы как молодые грецкие орехи
шелушатся под рукой пахнут летом
собираются деревенскими мальчиками вдоль дороги
все слишком солёное как неудачный завтрак
напоминает тайную вечерю
где главный предатель это и главный свидетель
которому тепло, то есть безразлично.
**
и вот ты новый человек нового времени
а детские раны кровоточат и болят
сломанные кости торчат наружу
кошмары прошлого говорят
шепчутся прыгай или умри
умалчивают о любви
равняют бездушному дэву
единообразно покачивают головой
ты первый.
смоченная ракы трава
морщится от самой себя
съеживается и быстро горит
пока женщина и мужчина вдали обнимают
самих себя, думая о Боге
поворачиваются и замечают тебя
ты первый.
дети плотно сжимают круг
ладушки ладушки кто мой друг
кто подруга
кого целовать, с кем спать
кому секрет на ночь рассказать
в последний раз оборачиваются
ты первый.
**
я иду в этом дом, не знающий, что он мой,
где разъяло тропинки страхом или водой,
где всё смертно, где всё погибает, где всюду страх,
я иду туда и чувствую томный мрак,
пустота повисает как меч над головой,
всё, что знаю я в этом доме моя смерть
в этом доме равняйся мирно и мирно стой
здесь солдаты стоят караулом, везде строй
говорливый сосуд замолкает и в нем вода,
а на доме на этом старуха сидит одна
взятки гладки, здесь платят за
и монета разменная это сплошная кровь
все избиты, все полумертвые, все молчат
и вдыхают друг в друга запах своей немоты
здесь французские поцелуи это яд,
только пусто и пусто и пусто и пустыри,
самое сокровенное спрячу вновь
под пояс рассвета, под тонкие его швы,
как в детстве конфеты прячешь в карманы и сны,
чтобы съесть их пока не видит никто и вновь
насладится шевелением красоты,
всё конфеты изъяты и фантики без конца
и повсюду одна внутриутробная муть,
и повсюду вода и вода и вода и вода
говорит и никто не может уже заснуть
и покойники тонут в ней и смотрят вдаль,
потому что им эту даль совсем не жаль,
а в утробе все ждут конца,
то ли смерть, то ли венец творца,
так, беременная гладит свой живот
и не знает, что в нем предатель давно живёт,
ты главный хлеб и ты главный крест,
так считают по головам маленьких детей,
а тебя не считают, твоя голова пуста
раз два три и пустота
падай в оковы своей земли
и пусть кровь вытекает из ран твоих как вода
и ты больше уже не вернёшься сюда никогда
все стоят и считают твои грехи,
ты смердишь, ты воняешь, ты запах сплошной трухи,
так отец твой стареет и плачет, а все потому,
что ты в этом мире рождён и ты дан ему
и ты худший его крест и ты худший грех
и ты хуже, чем мёртвые дети, а потому
засыпай посреди утробы сомкнув глаза
и не смей открывать их, поскольку везде вода,
но вода здесь небесная, ты же дьявольский черт,
потому что ты худший хлеб и ты худший крест,
потому что ты самая страшная в мире любовь.
**
ямы сестры Хачатурян
маленькие запуганные девочки
нам говорят: познакомься,
от тебя не убудет,
надень платье, сиди ровно,
веди себя скромно,
производи впечатление женщины благопристойной
правило триста восемьдесят восьмое
ты зеркало своих предков, главный позор народа,
умирающий язык, сидящих на застолье,
там на пляже, где женщины всегда одеты,
а мужчины неприлично обнажены
стенают огромные черные волны
просятся из груди небесного бога
Allah rəhmət eləsin[5]
kolay gelsin[6] не бейте
Мехти зарабатывает 50 манатов за час,
Задыхается от астмы в душном авто
20 дней за проституцию в СИЗО
4 койки на 17 человек
постоянные побои и насильственные телодвижения
отец твой — грех твой, Мехти, ты грех отца твоего,
гниющие плоды Эдемского сада,
не надо, хватит, перестаньте, не бейте.
Малика торжествует, танцует и собирает купюры,
десятый бокал вина залпом,
как и подобает на фиктивной свадьбе,
последняя шлюпка в гигантском океане
зияющая дыра видна в груди ее и слышится из глубины
Allah rəhmət eləsin
kolay gelsin и стенание не бейте
в детстве самое страшное — милиционер
в грязной обуви ходит по залу
выпирающее жало из-за спины
повсюду кровавое месиво, топор,
перевернутый кухонный стол
женщина, обнимающая собственные колени,
бесконечно повторяет не бейте
боль твою унесу с собой, горечь, печаль,
соль морскую с плеч невозможно смыть до конца, Бахар,
раны тянутся вдоль земного пути утрат,
три ребра, ключица, палец ноги,
хрупкие, обретенные вновь,
не бейте, ради Бога,
там, где всегда вода, холодная, мутная, как ракы,
сердце осталось, а другое погребено
под руками мужчины,
пьющего как черт,
под разделочной поделенной надвое доской
под звуком сломанных костей
Allah rəhmət eləsin
kolay gelsin и стенание не бейте
подойти и обнять каждого попеременно:
бабушку, мать, сестру,
подругу, неизвестную, коллегу,
беспризорную, маленькую девочку, женщину,
как хрупкое сокровище,
как аккуратные листочки сапшира,
на ветру вытягивающиеся к солнцу,
как тонкие линии веревок с бельем
поверх слегка мокрого асфальта
смыть все шрамы, раны, царапины,
ожоги, ножевые, пулевые отверстия,
повторять
не бейте никого из нас никогда
во веки веков
аминь.
_______________________________
[1] Всегда будь счастливой (тур.)
[2] Малышка моя (тур.)
[3] С фр. Курить вредно.
[4] САЛААМОВА СУДОРОГА — непроизвольные кивательные движения головы вверх-вниз и в стороны (да-да и нет-нет) при локализации патологического процесса в области расположения ядер добавочного нерва (11 пара черепных нервов — n. accessorius). Иногда движения головы дополняются сведением или разведением рук и затемнением или утратой сознания.
[5] Allah rəhmət eləsin — царствие небесное (с азер.)
[6] Бог в помощь (тур.)