Егана Джаббарова (Екатеринбург)

with Комментариев нет

джаббарова

Родилась в 1992 году в Екатеринбурге. Окончила филологический факультет УрФУ. На данный момент является аспиранткой кафедры русской литературы XX века. Преподает русский как иностранный. Печаталась в журналах «Вещь», «Гвидеон», «Урал», «Новая Юность», «Новый мир». Лауреат премии «Поэтический дебют» журнала «Новая Юность» (2016). Автор поэтической книги «Босфор» (Екатеринбург: Полифем, 2015).

 

 

Сопроводительное письмо номинатора Евгении Риц:

 

 

В своих стихах Егана Джаббарова стирает границу между телесностью и ментальностью, причём происходит это непрямым образом, по сновидческой логике, так что мы не знаем, что есть мысль, что есть плоть или пространство, и не одно ли это и то же. Здесь же оказывается и история, в том числе понимаемая и как история культуры. Это задано уже в первом стихотворении подборки (то есть, в первом стихотворении цикла «Позы Ромберга» — «Плечи»). Телесное неудобство в области плеч оказывается проекцией суфийских средневековых обрядов, которые столь же логически-нелогическим образом не просто переносятся в коридоры современной больницы, но и становятся этими коридорами, и сбежать из этих коридоров можно только в плечи исламских ангелов, причём нигде не сказано, что такой побег может быть только метафорическим, воображаемым, но и обратное — нечто в духе магического реализма — тоже не декларируется. Это ощупывание неявностей бытия позволяет понимать поэтику Еганы Джаббаровой как наследующую, в том числе, и традициям Аркадия Драгомощенко. Вместе с тем Егана Джаббарова наследует и поэзии лианозовской школы с её декларативной ясностью, в особенности — барачным стихам Игоря Холина, что видно, например, из цикла «Имена», где на примере отдельных персонажей — пациентов и посетителей неврологической больницы — рассказывается о пустоте человеческой жизни, безнадёжности быта, в чём иногда, однако, кроется и надежда. Очень важно, что в подборке эти два направления, два взгляда на мир — условно говоря, «сновидческий», и столь же условно говоря, «бодрствующий» — представлены не как отдельные ветви, а в переплетении, симбиозе, к которому поворачивает в том числе и финал цикла «Имена», уже не столь ясный. В двойственности и однородности такой поэтики — мировоззренческое своеобразие стихов Еганы Джаббаровой.

Отдельного внимания заслуживает сам ориенталистский колорит представленных стихов. Разумеется, перед нами не романтический феномен в духе «Кубла-хана», несмотря на вполне родственную апелляцию к визионерству. В данном случае это ещё и социально-литературное явление, связанное как на актуальность тематики мусульманской культуры в современном мире, так и собственно на прочтение самого феномена ориентализма. Вслед за Эдвардом Саидом Егана Джаббарова ставит вопрос, является ли ориентализм искусственным конструктом, следствием колонизационной политики, или присущ современной культуре в её ненасильственном развитии, и отвечает на него отнюдь не так однозначно, как автор труда «Ориентализм. Западные концепции Востока».

 

  

 

Подборка номинируемых текстов: 

 

Позы Ромберга

 

I. Плечи

 

1

подвал ГКБ  40

могущественные плечи

на которых держалась вся ось земли

полны воды 

это Зухра омывает их слезами

себя омывает Зухра

пока святая вода течет под нами.

2

дервиши-мевлеви[1]

открывают рты

а там за головой

вырастают

ямы черепные черепные мосты

3

морг, голубой коридор, ГКБ-40, терапия налево

голубые коридоры 

последние пути утопленников

вскрытые вены

замороженная морская вода

4

пойдем обниматься в морг

там висят замки новобрачных

вместе не до а после

в черных покровах Аида

спать встречать друг друга

в ночнушках

целовать в плечи.

5

написано: соблюдайте чистоту

а надо было писать: соблюдайте тишину

не кричите от безысходности

а если вам надобно кричать

прячьтесь в плечи

Мункара и Накира[2]

святых мужчин с чёрными глазами

а если и это не поможет

слушайте, периодически говоря

живой, чай пью, передвигаюсь

II. Имена собственные

  1. Гриша

   лавочка в саду, ГКБ  40, мусорное ведро

Гриша хотел быть режиссером

жить в Лос-Анджелесе

по итогу сухого остатка

работал грузчиком

жил с женщиной по имени Оля

(грустно вздыхал при каждом упоминании)

и решил, что кража золота

прямой путь к благосостоянию

потом тюрьма, пять лет в серых стенах

из которых трижды можно было прогуляться

мать умерла Оля ушла

сейчас Гриша идет в храм

молиться за то чтобы

пришла любовь чтобы было где жить

с кем есть отварную курицу и плакать.

  1. Ира

  палата 514, неврологическое отделение, 5 этаж, 1 койка

Ирочка совсем не девочка

33 года

уже возраст Христа

между прочим

у Иры-Ирочки сыночек шесть лет

мама лежачий инвалид

муж бросил сказал что Ирочка уже не та

у Ирочки умирающий миелин в мозгу

повреждение мозжечка галлюцинации

панические атаки и кошмарные сны

врачи говорят: Ира, мы не можем уже ни черта,

бери сына, вези к морю, поцелуй и пойми,

что все, что тебе осталось, Ирочка,

 это сын, который впервые в жизни

сядет в самолет, глотнет морской воды,

пройдет по гальке и, может, наоборот,

когда-нибудь сам повезет тебя к морю

смотреть огни, прощаться со всей этой ужасной

жизнью,

с этой великой красотой,

с твоей чудовищной судьбой.

  1. Люда

  коридор, неврологическое отделение

Люда то ли польская княгиня,

то ли британская аристократка

профиль такой

что влюбляйся и падай

тут же, на месте, без возможности встать

Людочка руки твои разве что целовать

жить тебе надо

в престижном Хемпстеде

собачку выгуливать волновать мужчин

преподавать литературу

но

Людочка стрижет волосы под ноль

руки уже не работают, руки уже не те,

волосы не заплести, муж периодически бьет,

потому что он урод,

сын Никита получает диплом,

у Люды красные глаза,

она почти никогда не плачет,

почти никогда,

покупает сладости и разливает чай

девочки: главное  не унывать

никогда.

  1. Безымянное

  подвал, хирургический корпус, две медсестры

много снятся змеи,

ползают, не дают мне не думать о

той самой каталке, где

лежала она, стонущая,

беспомощная, говорящая: «ма-ма-ма»,

я пряталась,

заглушала подвальную речь,

и думала: выживет же, доживет,

хотя видела, что окровавлен живот,

но как же иначе, этимологически:

«живот — жизнь— жить».

милая, хорошая, просто

держись.

  1.  99 имен

всем невоплощенным улицам передаешь привет

тем по которым никогда не ступит твоя нога

ты это просто камень тень

смерть

умноженные на два

дети твои нерожденные ждут

их никогда не существующего отца

жители самого счастливого города на земле

города где не было ни черта

будут тебя отпевать запивать водой

скомканную цветом хурмы халву[3]

одиннадцать голов тридцать три спины

девяносто девять имен[4] вот и все с тобой.

 

 

 

Mukadderat[5]

I
ЗайнабРукиятУммуФатьма[6]
пророк перебирает дочерние имена
никто не знает, что от тоски погибает
халиф

не спасет тебя, Ибрагим,
тот, что знахарь и что любим
ты останешься здесь один
как

евнух солнечного дворца
пыль бывшей османской империи
рубиновые огни
женских плачущих глаз

ЗайнабРукиятУммуФатьма
завтра и ты помрешь, Зухра,
ну а пока — спи.

II
грусть женщин из гаремов
ей ни к чему
у Зухры ко всему прочему
руки дрожат на ветру

и Зухру не любил никто
не жалел
не баловал щербетом
на грядущий сон

у Зухры нерожденный сын
замурован в стон
печать грусти
в зеленых глазах

положи голову, Зухра,
не спеша
дай
рас-ска-за-ть.

III

по узким улочкам Тегерана
бежит Зухра
стопы обнажены
небо предзнаменующее ифтар[7]

в последний день Рамазана

финиковые грозди в руках Ибрагима
(божьи плоды)
мимо проходит женщина

Зухра спотыкается
над головой минареты
запах сушеной сливы
кисловатой степной воды.

IV

по улице Пахлеви[8]
(ныне Вали Аср)
идет Зейнаб

он утверждает,
она  копия Шахлы[9]
(той самой — мисс Ирана 1967 года)
до революции и войны

на самом деле,
Зейнаб знает, что он врет
потому что у нее некрасивый нос угловатый рот

сам Джейхун обливается кубиками льда
каждый раз когда снится ему Зухра

он становится злым
и кричит
замолчи, сестра

даже когда Зейнаб молчит.

V

великая невеста пустыни
опустошенная земля твоя
пьет из его стоп

Джейхун
похожий на памятник
медленно передвигает ноги
буду себе одинокий царь бог
умру там где все умирают

думает он и крадется к Пальмире
в шерстяном одеянии
суфий.

VI

сириец никогда не увидит Европу
европеец  Сирию
Зухра  детей
вода стекает по тонким запястьям Газаль
Роа (от слова сон) улыбается времени

война закончится  мы вернемся в дома
процветающие
(как доисламский Тегеран)
монументы тысячелетней истории
оживут
сифр[10] — ноль — пустота

война закончится:

сириец увидит Сирию
Зухра  детей.

 

 

Голова к голове

 

«Потому что, если мы все под Богом, то на чужой земле еще и под людским гневом ходим»
М. Цветаева «Китаец»

 

I
Ибрагиму говорят
ты чурка
черный чужой чудак

«ч» малознакомое в русском языке
из-за таких как ты  говорят ему 
взрывают бомбы
и убивают людей

Ибрагим плачет
молча заходит в дом
у него двое детей
засыпающих на коленях
он просит у Аллаха милости и терпения
хлеба и мира

из-за угла Асра говорит
завтра воскресенье
а про себя:
в чем печаль твоя дорогой
где скрываются твои мысли
в глубокий час смятения

II
в итальянском аэропорту Мусу осматривали трижды
потому что у него борода и чересчур подозрительный вид

Муса тщетно пытался объяснить что он физик
и симпозиум по квантовой механике необходим

что он давно уже не живет по законам Аллаха
он всего лишь шел покурить

Муса не понимает, почему
ему задают вопросы и угрожающе замахиваются дубинкой

в ответ на немое вопрошание
на очки спущенные вниз

тычут в спину:

иди
сохраняй молчание
.

III

Зухра не плачь
не смоют слезы горечь твоих дней
пальцы грубеют от труда
терпи Зухра.

для детей
для потомков
для небесной жизни
для.

в расшитый сурами белый платок
Зухра заворачивает деньги.

вот Ахмеду на книги, вот Айтен на новую кофту

Зухра смотрит в потолок
Айтен бережно заворачивает омытое тело матери

в большой белый платок.

IV

сиротливо прижимаешься к стене
как Азраил к последнему умирающему

кысмет, Мишари

черными пальцами пересчитываешь монеты

слава Аллаху: абрикосы не пропадут

взваливаешь на плечи деревянные ящики
фрукты в жару быстро гниют

заходишь в дом где огромные черные глаза детей твоих
жадно глядят на еду

на вопрос жены продал ли что-нибудь
молча глотаешь слюну

Юсуф обнимает твои колени и говорит: баба[11]
здравствуй, сынок, отец твой — пустые колосья овса.

V

Мишари, Зухра, Муса, Ибрагим

покачиваясь голова к голове

едут в душном вагоне метро

Ибрагим, Муса, Зухра, Мишари

где ваш дом?

 

 

Сглаз

1

всё чему ты учила меня была любовь
раскатанные лоскуты теста для пахлавы
посыпать орехами пять минут

свет, моя дорогая, не нужен нам
лучше когда темно

я вижу твое лицо

2

мать перебирает узерлик[12], приговаривая
‘«за что нам все это»
«сглазили»

сухая трава усыпанная фальшивыми головами
лопающимися если на тебе сглаз
бисмилляхи-р-рахмани р-рахим

три раза вокруг головы
«кто нас сглазил, мы сжигаем его дурной глаз
как святые: запахом будущей могильной земли»

3

три свидетеля ведут тебя к черной яме
закапывают по пояс и молчат

сухое материнское лицо
сжатые от непонимания губы

в эту секунду, Нур[13],

ты можешь молить о пощаде,

но не просишь

 

 

Зухра

Зухра водит иглой[14] по твоему лицу
помилуй в этот раз  отпусти
слезящиеся от всего что ни тьма глаза
звуки сменяются на боль
на молитвы за детей

ложный материнский инстинкт
вялая кисть правой руки говорит

со спящими надгробиями
обещает им милость
обещает им вечность
обещает отсутствие боли

лжет.

 

 

 

 

[1]Дервиши определенного ордена Мевлеви, который является суфийским тарикатом, то есть одной из ветвей суфизма.  Характерной чертой дервишей этого ордена является кружение и танец как обязательный элемент ритуала-молитвы, так называемые «танцующие дервиши».

[2]Мунка́р и Наки́р (араб.منكر ونكير — му́нкар уа-наки́р) — в исламской эсхатологии ангелы, которые допрашивают и наказывают мёртвых в могилах (Азаб аль-Кабр). Имена Мункара и Накира часто упоминаются в Сунне, но ни разу не упоминаются в Коране.

[3]Первое воспоминание, связанное с детством. После смерти бабушки в доме начался переполох, была приготовлена «поминальная» халва, по цвету напоминающая хурму. Однако выглядела неприятно, сплошными комками. На вкус оказалась настолько вкусной, что стало чудовищно стыдно, что я, ребенок, думаю не про смерть, а про вкусную халву.

[4] Девяносто девять имен Аллаха. 11, 33, 99 – стандартное количество бусин в мусульманских четках. 11 частей мусульманской молитвы.

[5] Согласно правилам арабской грамматики, переход от Кадер к Мукаддерат даёт значение «вещь, которая обречена», mukadderat интерпретируют как фатализм или божественное предопределение, в некоторых трактовках: «люди, создающие свою собственную судьбу».

[6]ЗайнабРукиятУммуФатьма– дочери пророка Мухаммеда (мир Ему и благословение Аллаха).

[7]Ифтар – разговение, вечерний прием пищи во время месяца Рамадан.

[8]Улица Пахлеви (была названа так в честь правящей династии 1960 года до исламской революции). Некоторое время после Революции1979 года носила имя Мохаммада Мосаддыка. Затем появилось нынешнее наименование Вали Аср.

[9]Шахла Вахабжади – «Мисс Иран» 1967 года.

[10]Sıfır (тур.) – ноль.

[11] Тур. Baba – отец, папа.

[12]Узерлик (uzərlik), могильник, гамала — по повериям азербайджанцев «узерлик» или могильник оберегает от сглаза, изгоняет злых духов. Могильник или гармала обыкновенная прорастает во всех регионах Азербайджана, где преобладает жаркий сухой климат. В основном растет на кладбищах.

[13]Нур(نور) – арабское имя, обозначает «божий свет», «свет очей», «свет».

[14]Базовое исследование чувствительности у больного (пациента) с подозрением на наличие у него патологии периферической или центральной нервной системы должно включать тактильные раздражения (прикосновения), уколы булавкой или иглой.