Родился в Иванове в 1994 году. Стихи публиковались в онлайн-журнале TextOnly, на сайте «Новой карты русской литературы» (в разделе «Студия») и на сайте культурного проекта «Флаги». С 2009 года проживает в Лионе.
Сопроводительное письмо Георгия Мартиросяна:
Шопенгауэр сказал, что люди — которых он, впрочем, представлял дикобразами — должны удовлетворять потребность в любви очень умеренно. Иначе они друг друга заколют. Спустя полвека Блок написал: «Ты и во сне необычайна. / Твоей одежды не коснусь» — и, кажется, добавил будущим специалистам по лиминальности массу проблем. Я не знаю, решены ли они на сегодняшний день, но уверен, что ещё не родившиеся жители спутников Плутона, изучив наши представления о нежности, прыснут со смеху.
Сибилёв не хочет быть высмеянным. Чтобы этого не случилось, в номинируемой подборке он садится в «машину сознания», нажимает на педаль и уезжает вдаль — в детство. Жизнь превращается в «фигурку тела» и сокращается до «одеяла и островка кровати». Под ним [одеялом] ещё никогда не случалось любви — она только предчувствуется. Модальность этих стихов — женское-потенциальное-в-мужском-futur-proche. Женское в них помещено в причудливые контексты — падающего на землю яблока, рыбных волос, карты мира 1945 года, родинок на ладони, крылатых муравьёв, желудка, трамвая-шелкопряда. Всё то, что ещё предстоит полюбить (женское), существует в каждом предмете, имя которого известно на момент речи. Сибилёвым властвует мгновение.
Это анаксагоровское всеединство и практически безусловное спокойствие, определяющее художественную стратегию Сибилёва, делают эту поэзию уязвимой, а говорящего — хрупким. У него сложная задача — в мире дикобразов быть шиншиллой; в мире спящих — нематодой. Но Сибилёв с ней справляется. И если шиншилла может забираться только на пятикилометровую высоту, говорящий субъект в сибилёвской поэзии — при всей её нагруженности вещами — дистанцирован от земли куда более значительно. Он то находится на высоте птичьего полёта, то стоит возле играющих у колонки детей, то сидит в траве, то лежит на кровати, то отправляется как минимум на двадцать лет назад в прошлое. Иногда говорящий всё же спускается на землю, но педаль тормоза в его «машине сознания» нужна только для того, чтобы убедиться, что он всё делает правильно.
Вместе с ним — и так же прерывисто — двигаются и все окружающие предметы. Всё есть во всём, потому что ни у чего нет границ. На дикобраза некому нападать. Дикобраз не собирается стрелять иглами.
Подборка номинируемых текстов:
* * *
иногда смотрю на тебя и кажется,
что жизнь ненавязчивый полёт механической птицы.
и время: но оно лишь единый момент того,
когда яблоки на полпути до земли
ДЕТИ НА КОЛОНКЕ
осознающие себя живыми,
но слишком маленькие, чтобы запомнить,
дети на колонке
наполняют кепки водой
и расплёскивают её друг другу на тени,
чтобы и те смогли напиться
в этот жаркий день.
я подумал:
они, наверное, верят,
что если поливать свою тень водой,
из неё обязательно вырастет
либо брат, либо сестра,
и остановился посмотреть.
они наполняют кепки водой.
как будто вечные водолеи.
и смеются так громко, словно
вся жизнь собралась у них в горле
со стёклышком в руке, и оттуда
ослепляет нас солнечным зайчиком
вдруг остановившегося времени.
* * *
прекрасные волосы эти твои,
на которые вешают сушиться едва пойманную рыбу
* * *
поверь в то, что иное пространство
разрезается самолётами
и их химиотрассы: исчезающие швы и насмешки нашего прогресса
под которым в поле стоит одинокое пугало со сгнившей тыквой в отцовской
соломенной шляпе
* * *
счастье видеть её за пределами тела,
уставшую странствовать,
как мои поцелуи на чужих губах
МАМА И СЫН НА СПОРТИВНОЙ ПЛОЩАДКЕ
она кричит:
«давай, дорогой, всё получится!»
пока он учится кататься
на только что подаренном самокате:
розовую ленту на руле ещё не срезали:
я подумал:
мальчик захотел, чтобы этот подарок
никогда не превратился в привычную вещь
* * *
мне хорошо мне одиноко
в этом саду
и доме
каждый момент
только карта, ведущая
к истоку озера времени
или контрацептивное средство,
не позволяющее телам слиться
въедино
мёртвые деревья стоят, пока их не
срубят,
согласовывая времена
ослабевшими корнями
и голые,:
не прячущие себя
под ласками листьев
старые книги и портреты предков,
поросшие пылью и паутиной
никогда не читанные и не любимые
несут свои искусственные раны,
обнажённые,
будто ножи, которыми подрезают цветы в вазе
и ты,
которой тебя нет,
как берегов антарктиды на карте сорок пятого года,
почему-то мне кажется, что ты видишь всё это,
или понимаешь где мы сейчас
или тогда или будем
стоим и смотрим,
опечаленные природой слов,
но радые
молчанию плодов на ветках деревьев
НАЧАЛО ВЕСНЫ
почка раскрылась на дереве в момент,
когда я представлял как моя шея под весом тела на люстре
хрустнула
* * *
эти расстояния, подобные цветам в саду,
подобные птицам в небе:
их ядовитый бутон раскрывается, политый слезами,
они хаотично кружатся вокруг, чтобы вдруг
пропасть
они дикие заросли маков, обжигающие не хуже крапивы, оставляющие гематомы
по всему телу
и моя жизнь проходит в этих зарослях
высоких, колючих и зелени цвета зелёной
они шепчут мне песню, касаясь моих колен
словно контрапункт её диссонанса:
год прошёл, пройдёт другой
будто небо над водой
они облака на моём небе
как будто смеются, напоминая:
воздух тот же везде
и земля везде та же
они вечный сон на чужом языке,
но пробудиться значит: оказаться нигде посреди знакомых мест.,
да, всё проходит,
но воздух тот же везде
земля везде та же и
я вижу нашу встречу
как это пробуждение:
мы не знаем друг друга,
и расстояние между сном и пробуждением
шире целой вселенной,
неразборчивее птичьей песни,
неприятнее родинок на моей ладони,
обманчивее крылатого муравья
ты небо
я же вода:
вместе мы питаем эти заросли,
пускай ты этого не замечаешь
пускай не знаешь этого
пускай тебе всё равно
* * *
хочу любить её и слушать как она читает
хочу писать для неё и прятать написанное
хочу смотреть ей в глаза и высматривать на радужках жития святых
* * *
я вижу как птицы выносят тебя на цветах позабытых мотивов и образов ставших
сегодня запретными:
хочется стереть их из памяти мира чтобы возродить слово в слово снова но ты
оживляешь их и возвращаешь им утраченный смысл:
тот самый первородный утерянный казалось бы навсегда достойными его в
прошлом
* * *
четвёртый день дождь, и тучи
сейчас как слоновые коленки или
античные вазы в пыли веков
бренчат на ветру
как расстроенный октобас,
на котором то ли « братца якова » задумали сыграть, то ли что
трамвай-шелкопряд завернулся за ýгол
и люди идут туда-сюда
ребёнок несчастной бездомной
заплакал,: ему нечего есть
и мать уже не смотрит на людей,
ей бредится, она в саду причудных зверей
её взгляд в небо: думает: будет дождь
облака желудки голодных детей
* * *
закрыть ставни на окнах:
горизонт смущает
будто мои губы в помаде мою мать
пускай одиночество будет не больше
комнаты:
так я потрогаю и может узнаю что делать.,
оно точно не больше моей жизни,
если представить, что жизнь это фигурка тела, и не думать, что взгляд из головы
даёт ощущение бесконечности.
комната не напоминает мне о расстоянии,
она даже обо мне не даст вспомнить,
а если станет плохо:
сократить видимый мир до одеяла
и островка кровати.
теперь представить все в кликовой доступности,:
всё хорошо
могу думать, что живу по соседству с тобой,
но ты мне просто не нужна
и я вру, что очарован тобой.
нет, мне правда всё равно,:
по другую сторону горизонта хорошо,
а всё, что осталось сзади только горб за спиной:
если не сутулиться не болит,
как не думаешь о том, что дышишь или ходишь.,
не будем ничего менять: пускай одиночество будет не больше комнаты:
если представить его маленьким,
то может получится перерасти,
если на секунду открыть окно:
может оно улетит на небо?
* * *
искусственная империя твоего лица.
это всё, что осталось от машин сознания
мне,
далеко от дома