Родилась в 1994 году в Нижнем Новгороде. Окончила филологический факультет ННГУ (романо-германская филология) и факультет свободных искусств и наук СПбГУ (кураторские исследования). Публикации в поэтической антигазете «Метромост», на портале «Полутона», в журнале [Транслит]. Лонг-лист премии Аркадия Драгомощенко (2016).
Сопроводительное письмо номинатора Александры Цибули:
Ярослава Захарова, блестяще стартовавшая в прошлом сезоне премии, продолжает исследование языка и медиа. Возможно, самый пронзительный текст подборки, «Прибытие поезда», есть в некотором роде переизобретение «Человека толпы» Эдгара По: теперь это человек толпы эпохи Web 2.0, он проклят не только находиться в толпе, ждать и не дожидаться, но и навязчиво воспроизводить и фиксировать образ Другого с помощью технических средств («Я делаю несколько фотографий, точнее, снимаю видео, а потом делаю скриншоты»), чтобы выхватить его, «остаться [с ним] наедине», справиться с нарастающей тревогой и растерянностью. Если технические средства подводят, вещи мира, чьи двойники хранятся на носителях информации, перестают существовать; возможно, что и говорящий инкриминирует себе вину за их гибель («И место действия пустеет, этот человек, остался ли он там? / Ты в толпе и нет сил обернуться, остался ли он там? / Телефон разрядился от холода, и я не могу посмотреть фотографии, остался ли он там?»).
Технические средства определяют ритмический рисунок и интонацию текстов Захаровой, предложения могут быть длинными (как поиск ракурса) или совсем короткими – как щелчок затвора камеры («Мы толпа в ожидании толпы, но с каждым из прибывающих мы мечтаем остаться наедине. Этот человек»).
Взаимодействие с медиа становится типом духовной / восточной практики; медиум, невидимый и властный (как голос Другого), диктует, задаёт программу действий, длину дыханий («Помехи нашего медиума смущают зрителей, и они пытаются отвести глаза. Не принимайте всерьёз. Сведите ваши мысли в точку начала движения, движения будут зарождаться самопроизвольно (почти), тогда овладейте ими, чтобы потом овладеть теми, кто отводит глаза»).
Ещё один важный текст подборки – «Две одновременные сцены», в нем рассказывается о чудовищной трапезе, время и место которой не определены, оказываются мерцающими. Мы знаем, как на свихнувшемся языке писал о блокадном каннибализме Геннадий Гор, или Елена Шварц (много позже) – о человеческом супе, через который перешагивают, как через лужи, или Эзра Паунд в Canto IV – о сердце Кабестана на блюде. Для Ярославы Захаровой это не блокадная сцена, для автора было важно «совместить в одном пространстве экстремальный человеческий опыт, опыт боли и нарушения одного из основных табу европейской культуры, и апатию, безразличие, исчезновение». Одновременно этот текст отсылает нас к театру, это конструкция пьесы, где обозначены персонажи и мизансцена. Захарова пишет полноценные длинные пьесы («Свидания», «Вечерняя пьеса»), кроме того, разные голоса, метанаррация появляются и в ее лирических стихотворениях. Сама Ярослава рассказывает: «жанровая определенность моих текстов – это фикция, слово «пьесы» я выбрала интуитивно: я размышляла о возможном визуальном пространстве текстов (как, где и в каких формах я представляю их сама себе в умозрительном плане), и мне это представляется (в том числе) как нечто похожее на сцену, нечто дистопическое, но обладающее агрессивной материальностью и пульсирующей физической силой».
Из жанра в жанр, в атмосфере кошмарного сновидения, путешествуют навязчивые топосы: регулярный сад, интерьеры дворца, клаустрофобические пространства-ловушки, комната, где звучит музыка.
Письмо Ярославы Захаровой строго, интенсивно и экономно, но одновременно иронично, изобретательно, ему свойственно то, что понимают под «поэтическим остроумием».
Недавно польский режиссёр Кристиан Люпа, часто использующий в своих постановках видеопроекции, на встрече со зрителями в Петербурге говорил о современном театре без видео как об анахронизме и о том, что сегодня, в современную эпоху, нечто может существовать только будучи записанным (на фото, видео, etc.); в свете этой мысли тексты Захаровой представляются мне остросовременными и откликающимися на те изменения, которые касаются законов человеческого восприятия, устройства психики, а также трансформаций других видов искусства, помимо литературы.
Подборка номинируемых текстов:
***
Прибытие поезда
Туман поглощает новые фигуры: они все темные и задрапированы. Они готовы пересечься, столкнуться, но вдруг меняют свои траектории, их разболтанность слажена.
Посмотри, уже не в первый раз ты видишь этого человека.
Воздух мокрый, невидимо дождит. Они спрашивают друг друга, куда прибывает поезд. Примерно через 20 минут, мы можем ходить в этой темноте туда-сюда, сжимать и разжимать пальцы, смотреть на водную гладь уже прибывших и остывших поездов.
Тебе никогда еще не удавалось рассмотреть его, он темный и влажный, темны и холодны его волосы, и во рту у него темно и горько, поэтому, должно быть, у него печальный вид.
Я делаю несколько фотографий, точнее, снимаю видео, а потом делаю скриншоты, так лучше передаются цвета, а здесь – их отсутствие. Нас, ожидающих, поглощает туман, и мы сторонимся друг друга. Мы толпа в ожидании толпы, но с каждым из прибывающих мы мечтаем остаться наедине. Этот человек.
Этот человек же ведет себя странно, потому что он никого не ждет. Или, вернее сказать, никого так и не дожидается, каждый раз изображает сопричастность другим, следует за ними, пытается сделать свои шаги соразмерными.
Один наблюдатель поворачивает голову в сторону другого. Линии устремляются в одну точку согласно общему порядку. Линии устремляются к долгожданному огоньку и, оттолкнувшись от него, возвращаются к нам.
Этот человек замирает. Ты останавливаешься тоже. Прекращают свое движение ожидающие. Каждый в уме вычисляет координаты прибытия нужного вагона. Нумерация от головы состава.
Есть несколько минут, чтобы изменить решение. Каждый, кто здесь играет, волен уйти, когда им вздумается. Свернуть в сторону, притаиться в подворотне, спрятаться в тумане. И ты все еще можешь уйти.
Он изображает заинтересованность, следит за цифрами, но его глаза пусты, и он ничего здесь не ищет, ему искать некого.
Вот ты направляешься к шестому вагону.
Я прекращаю съемку, надеваю перчатки. Шестой вагон.
Ты замечаешь, что он направляется к тому же отрезку пути. Никогда прежде вы не приближались.
Вы никогда не приближались до этого момента. Теперь он движется так, что его лицо вскоре будет освещено одним из окон прибывающего поезда.
Поезд прекращает свой ход. Люди.
Люди выходят, и одна толпа смешивается с другой, имя нам.
Имя нам <…>, руки не успевают сплетаться, мы ждали чего-то большего, но сейчас не время, сейчас это было бы неуместно, как присутствие этого человека.
Этот человек прячет записывающее устройство в карман, надевает перчатки.
Тебе всегда хотелось оказаться на их месте, ждать кого-то, порывисто обнимать кого-то в движущейся толпе. Быть тем, кто вглядывается в окна останавливающегося поезда. Ты делаешь несколько снимков, потому что хочешь создать впечатление события.
Я шагаю вслед за кем-то, они смеются, пытаются поцеловаться на ходу.
И место действия пустеет, этот человек, остался ли он там?
Ты в толпе и нет сил обернуться, остался ли он там?
Телефон разрядился от холода, и я не могу посмотреть фотографии, остался ли он там?
Перрон остывает, как остывает сцена. Когда они находят такси, вспоминают ли о тумане и точке, столь им желанной.
***
Будьте сосредоточены на своих движениях. Они выглядят неестественно, пока вас снимают, они будут выглядеть неестественно. Помехи нашего медиума смущают зрителей, и они пытаются отвести глаза. Не принимайте всерьёз. Сведите ваши мысли в точку начала движения, движения будут зарождаться самопроизвольно (почти), тогда овладейте ими, чтобы потом овладеть теми, кто отводит глаза. Шум от кончиков пальцев. Тошнота накатывает к середине сеанса. Полоска света внезапно расцветает от петель к левой нижней части экрана. Скрип чьих-то бёдер. Ваши движения неестественны. Вы как будто разыгрываете свои похороны. Опустошение начинается с первых кадров и заканчивается разочарованием. Очарование, скажут они. Только зеркало, над которым вы не склонились. Хруст чьих-то пальцев. Только плёнка, и мы проявим её неправильно. Вздохи. Вздохи людей, собравшихся в тёмном зале.
***
Две одновременные сцены
Сцена 1 происходит на левой (от наблюдателя) стороне, сцена 2 (2а, 2б и 2в) – на правой. Вид, однако, с изнанки. Иначе говоря – спиной к возможным зрителям.
1. За столом сидят мать, дочь и ещё совсем маленькая девочка. На столе большая кастрюля, от неё идёт пар (сваренное мясо). Мать ставит три тарелки, кладёт в них по куску. Мать помогает малышке: руками отделяет куски поменьше и кормит её сама. Старшая сидит без движения. Мать поглядывает на неё. Подвигает тарелку ближе к ней. Девочка смотрит на куски. И поднимает глаза на мать. Она смотрит на мать с сухой ненавистью, невозможной в таком слабом, почти исчезнувшем теле. Мать перестаёт кормить малышку. Опираясь на стол, тяжело встаёт. Делает несколько шагов до старшей. Та начинает громко дышать, задыхаясь от ярости. Тогда мать с внезапной силой поднимает руку и бьет дочь по лицу изо всех оставшихся сил. Та слетает со стула. Мать возвращается к младшей и продолжает её кормить. Старшая дочь лежит на полу без движения.
2а. Пустая комната, только стол. В комнате вокруг стола ходит женщина. Ходит уже целый час. Два. Три. Мы видим, как свет убывает (дело к вечеру), как очертания стола становятся менее интенсивными. Усталость. Она опирается на стол в каждой точке вращения, не может выдержать без того, чтобы не опереться на стол. Стол. Стол. Стол. Она всё же падает, но не в один миг, а растянуто, расплывчато. Сначала подламываются голени, дальше складываются колени, передняя часть туловища по инерции продолжает движение, и голова, задев край стола, устремляется к полу, после удара об пол тело заваливается на одну сторону, затем на спину. Женщина лежит вот так какое-то время.
2б. Женщина лежит вот так какое-то время.
2в. Женщина лежит вот так какое-то время, затем приподнимается. Заползает под стол. Лежит там. Тело начинает сжиматься. Достигает размеров точки, исчезает. Комната, стол.
***
Он говорит
Ладиславу Климе
- «Я полностью опустошен и демотивирован создавшейся ситуацией».
- «Мои клетки теперь походят на моих синих птиц».
- «Чёрные зеркала отражают только чёрное зеркало, и этот камень, который: твёрдый, мокрый, бездомный, направленный в».
- «Я запустил ваш чёртов небосвод пинком ноги».
- «Под зад поддал и славной колеснице».
- «Есть только воля клетки разгибать, взвиваться из земли сверкающей пылинкой, сладчайшей пылью, светлым триединством».
Он медленно молчит, отворачивается вполовину, затем начинает свой путь в поисках призрака убитой им женщины.
***
Лейтенанту Коломбо посвящается
1.
Женщина смотрит вниз
Женщина смотрит в камеру
Ее глаза распознают что-то
За пределами нашего пространства
2.
Плавное движение вправо
Пустые книжные полки
3.
Боль в шее
Ее движения хаотичны
Суждения отсутствуют
4.
Во сне она незаметно преследует
В середине ночи ей кажется
они поменялись местами
Полоски света на потолке
5.
Камень, превращенный в кольцо
Две иголки в мраморной шкатулке
Чьи-то вещи в шкафу
6.
Женщина закрывает дверь одной из комнат на ключ и выдергивает телефонный шнур
7.
Женщина задергивает шторы и проверяет кухонные ящики
8.
Женщина пробует на ощупь землю в цветочных горшках
9.
Она останавливается
и смотрит чуть в сторону
закрывает глаза и глубоко дышит
Затем уходит
У нее небольшая сумка через плечо и бумажный сверток
***
Мы вышли из квартиры за мясом и вином, и по пути свернули на кладбище, которое раньше никогда не посещали. Оно за поворотом, в конце улицы в один дом. Теплый, даже душный летний день.
Мы открыли случайный остров, окруженный высокими городскими стенами, и стены эти покрывали листья и ветви. Регулярное устройство кладбища предполагало два типа «помещений»: горизонтальные прямоугольные плиты и вертикальные склепы. Узкие мощеные дорожки между ними.
Многие надписи были сделаны более века назад, но сохранили четкость. Надгробный памятник юноше, ему было двадцать два года. Он сидит, скрестив ноги, и мечтательно смотрит вдаль. В его руке раскрытая книга. Он умер в начале XX века. Две фигуры, и одна пытается удержать другую. Между могилами – притихшие деревья, ботаническое название каждого из которых указано здесь же на карточке. Оливковые ветки, венчики гранатов.
Некоторые заброшенные могилы заросли травой. Двери склепов намертво заржавели, но через железное плетение можно увидеть фигурки, имена, фотографии. На одной из них мужчина с бокалом вина. В другом склепе я вижу грязную и разбитую фигурку неразличимого святого: голова отделена от туловища, лежит в липкой пыли. Это напомнило мне фотографию памятника на другом кладбище, контрастную и ночную – она сохранилась – безголового, безрукого, с почти сбитыми крыльями ангела. В этот раз нет фотоаппарата. Маленькие зеленые венчики граната склоняются по обе стороны.
Когда мы уходим, я замечаю смуглую женщину с черными с проседью волосами. Долгожданный ветер приподнимает их, она чуть склоняется над светлым мрамором.
***
Мы сомневались, но все же приготовили все необходимое для наблюдения.
– Ожидаемые результаты важны лишь для этой уловки.
Молчание, твое молчание, которое ты иногда нарушаешь хохотом.
Итак, тело находится внутри стеклянной ловушки. То, что ты видишь – управляемо, например: ночное небо, белые стены, пышные интерьеры дворца, сад etc. Фотосъемка ведется непрерывно, и теперь – и на каждый день – у меня есть тысячи кадров.
Мы могли бы ограничиться визуальным рядом – бесконечный анализ неактуален: все, что мы получим в итоге, сложится в очередную частную историю.
Твоя голова запрокидывается, ты не знаешь, куда смотреть; раньше еще можно было использовать подобные приступы как ресурс, но сейчас ты выгибаешь руки в бесконечное множество линий и бросаешь себя из стороны в сторону
внутри помещения мы поддерживаем необходимую температуру, поэтому если ты разденешься, то не замерзнешь, пожалуйста
В отдельной комнате я повторяю все твои движения. Это моя работа.
я обладаю лишь одной из твоих тайн
и это дает мне возможность отстраниться
Осталось только воспроизвести твои хаотичные движения.
***
ко мне подходят звери
лижут руки
смотрят
издают такие звуки
как будто говорят (воют): «мы хотим умереть
наши тела истощены
мы подверглись неизвестному влиянию
яд, радиация, или что-то такое
мы не можем уснуть от боли
у нас выпадают клыки, вылезает шерсть
слабеет нюх, гниют когти» (курсив мой)
поле цветов, усыпанное их трупами
лижут шершавыми распухшими языками
говорят, что хотят умереть
***
Зарисовки, до и после 22 декабря
Утро.
три усталых тела в комнате перед рассветом
мы не спим, только закрываем глаза по очереди
собирается пыль
на книгах, на безделушках
такое же пыльное небо виднеется
День.
расчесать крылонебную ямку
расчесать руки
под ребрами шарик из пепла
мне бы петь в саду уголка
только губы потрескались в уголках
вместо свечи отраженной у меня игла
пальцы свело перекатывать уголек льда
пресечь архитектурную форму почти также
как закрыть глаза
(это моя глупая сентиментальная зарисовка)
Ночь.
только темнота скрывает шею
белый разрез
выцветшее полотно
белый разрез воображаемого граната
горький поток
ускользающие волны
глубокие часы заливают стрелки
белый разрез сияющей темноты
горло заковано сонмом
седой океан наполняющий органы пеной
слабость всего
***
От прикоснувшейся к земле стопы до кончика внимающего жеста.
Разбился свет о складки ткани и ушел в изгиб причудливой волны в три четверти пространства, обремененного безумной новой волей, осознающей свой вопрос из контрапоста, привыкшего к игре;
он в ней находит и подражаний переливы, что отливают серебром, и огненные искорки исчезновения природы во имя составления частей для идеала.
Он в ней находит пустоту.
***
Отрывок из «Вечерней пьесы»
Изможденная, Девушка Зеленые Рукава возвращается домой. Скидывает красный плащ, из круга его выходит и садится в кресло, от усталости немного сползая. Сидит так, как и всегда, уставившись в одну точку.
Через некоторое время появляется Гость Голубое Свечение. Девушка Зеленые Рукава не сразу замечает его, с трудом дыша от утомления.
Гость Голубое Свечение несколько минут стоит, приподняв шляпу, затем деликатно покашливает.
Девушка Зеленые рукава через силу поворачивается в сторону кашля, пытается улыбнуться.
Девушка Зеленые Рукава:
Здравствуйте, любезный Гость. Я так устала, выполняя ваши поручения…
Гость Голубое Свечение:
Нашли ли вы разноцветные леденцы, что избавляют от тоски?
Девушка Зеленые Рукава:
Нет, я не нашла разноцветные леденцы, что избавляют от тоски…
Гость Голубое Свечение:
Нашли ли вы печальные цветы, отвар из которых избавляет от тоски?
Девушка Зеленые Рукава:
Нет, я не нашла те цветы, отвар из которых избавляет от тоски…
Гость Голубое Свечение:
Нашли ли вы чудотворный кусочек мяса, что избавляет от тоски?
Девушка Зеленые Рукава:
Нет, я не нашла кусочек мяса, что избавляет от тоски…
Гость Голубое Свечение:
Нашли ли вы ткань небесного цвета, укрывшись которой, обретают спокойствие?
Девушка Зеленые Рукава:
Нет! Я бедна. Ничего не нашла.
Гость Голубое Свечение задумчиво ходит кругами.
Девушка Зеленые Рукава:
Я чувствую, вечер приближается. Холодные пытки.
Гость Голубое Свечение:
Почему же вам не ускользнуть в сон?
Девушка Зеленые Рукава:
Когда я родилась, проходившая мимо чародейка по плаценте предсказала мне смерть в ночном сне. С младенчества я сплю днем, и снятся мне только кошмары, а ночью страдаю от ужаса.
Гость Голубое Свечение:
Истина прячется в лабиринтах сна.
Девушка Зеленые Рукава:
Во сне… Я бегу вперед, ветви ранят кожу, и вот, наконец, выбегаю и вижу…
Гость Голубое Свечение (внимательно смотрит на нее):
Дворец.
Девушка Зеленые Рукава:
Да, некий старинный замок. И перед ним…
Гость Голубое свечение:
Регулярный сад.
Девушка Зеленые Рукава:
Заброшенный…
Гость Голубое Свечение:
Оранжереи.
Девушка Зеленые Рукава:
…с разбитыми стеклами, сухими ветками.
Гость Голубое Свечение:
Движение сна подобно движению маятника.
Девушка Зеленые Рукава:
Вокруг только поля, бесконечные, ни души.
Гость Голубое Свечение:
Говорит ли с вами кто-нибудь?
Девушка Зеленые Рукава:
Кажется, я вижу неясные фигуры в саду, но голосов не слышу.
Гость Голубое Свечение:
Слышите ли вы музыку?
Девушка Зеленые Рукава:
Бродя по дворцу, я различаю слабые мелодии старинных концертов…
Гость Голубое Свечение:
Что вы можете сказать об этических законах этого места?
Девушка Зеленые Рукава:
Во сне я полагала высшей формой милосердия увеличение мощности огня в крематории.
Гость Голубое Свечение:
Несчастная страдалица, ваши слова подсказывают мне причину мучений.
Девушка Зеленые Рукава (встрепенувшись):
Ах, так в чем моя беда?
Гость Голубое Свечение:
Вы мертвы.
Девушка Зеленые Рукава не находит слов.
Гость Голубое Свечение:
Всё, что я увидел и услышал, указывает на следующее: вы мертвы уже несколько столетий, только вот до сих пор этого не осознали. Это ваш дом, здесь вы появились на свет, здесь же и отравились.
Девушка Зеленые Рукава:
Отравилась?
Гость Голубое Свечение:
Устройство вашего сна демонстрирует следы отравления. Действие этого яда, по всей видимости, ведет к параличу мышц, остановке дыхания…
Девушка Зеленые Рукава:
Но кто отравил меня?
Гость Голубое Свечение:
Неизвестно. Вы должны приблизиться к зловещим фигурам в саду.
Девушка Зеленые Рукава:
Немыслимо! Они подстерегают…
Гость Голубое Свечение:
Среди них ваш убийца.
Девушка Зеленые Рукава:
Но если я мертва, то как могла бы я говорить с людьми?
Гость Голубое Свечение:
Ваша мортальная меланхолия настолько черна, что придает вашему призраку осязаемые черты.
Девушка Зеленые Рукава:
Как горько знать, что я мертва… Что же мне делать?
Гость Голубое Свечение:
Погрузиться в сон. Истина в сновидениях. Ваша смерть проявит себя. Найдите комнату, где звучит музыка. Пока что я больше ничем не смогу вам помочь. Прощайте, мертвая страдалица.
Гость Голубое Свечение приподнимает шляпу и исчезает.
Девушка Зеленые Рукава сидит неподвижно, затем постепенно погружается в сон.
Комната наполняется звуком хода часов.
***
Отрывок из пьесы «Свидания»
Сон акробатки:
Меня окружает доморощенный нимб
Фальшивого золота сцены
Меня встречает фривольный свист
Ценителей откровений
Их мерзкие рожи, их грязные дети
Их пошлые браки, их грубые руки
Всё, что принадлежит им – ад
Туда хотят затащить и меня
Но я, взмывая под купол арены,
Развёртываю небеса
Первая мученица порхающая по канату
Моё подношение – сальто-мортале
Ангел пролетает над их головами
Прежде чем мне ненавистные
Мной восторгаются жалкие свиньи
Спокойствие, опустошение
Я танцую только для каната и Господа Бога
Если руки соблазняют их выразить мне восхищение
Пусть лучше отрежут руки
Не посмеют складывать их для молитвы
Я же телом творю самые нежные
(вдруг начинает вздрагивать, как будто зашлась рыданиями, но глаза сухие-сухие)
в момент высшей красоты когда моё тело трансформируется в устремлённую к небу напряжённую линию эти звери начинают остервенело хлопать будто нанося удары но я замечаю среди изношенных лиц другие подсвеченные полуулыбающиеся в глубине этого мяса рождается медленно протяжный вой затем вырывается все голоса срываются на крик воздух самый леденеет и впивается в моё тело так что я становлюсь застывшей танцовщицей уморенной холодом мученицей вой поднимается извиваясь взвиваясь ко мне резко жалом своим к моему горлу инструмент адский вывернутый вздернутый Господи!
Он меня опрокидывает, линию разрушает, я лечу вниз, чтобы напороться на
многие и многие глотки.
(опускает голову, на последнем дыхании)
И этот вой… Он здесь. А в моём сне есть также ощущение, точно такое, когда бежишь, обезумев от ужаса, открывая перед собой двери, множество дверей.
Акробатка три раза пытается подняться, но падает, и только четвёртая попытка приводит её в вертикальное положение. Она воспроизводит прежние движения, но тело отвечает скупо, как будто один из маленьких механизмов внутри сломался и сгнил.
Акробатка:
И больше ничего не знаю
(Смотрит вверх на канат)
Быстрее бы взлететь
Он:
Все птицы, большие и малые, не так ценят небо, как ценишь ты! Но я прошу
тебя, не покидай меня опять, неуловимая.
(стоит молча уткнувшись в её позвоночник)
Драгоценное моё чувство, возлюбленная моя
Акробатка (по-змеиному ловко ускользает):
Нет, не твоя!
Акробатка снова на канате, но в этот раз её движения полны усталости.
Слышен вой. Она вскрикивает, затем исчезает линиями.
Скорбная пауза.
Мотив 4
мы опоздали на спектакль
мы опоздали на спектакль
мы опоздали на спектакль
голову уже отрубили
Действие IV
Горечь разливается по пустоте. Он движется хаотично, закрыв лицо руками, вой нарастает. Где-то вдалеке видны очертания трёх фигур, они неподвижны, руки по швам. Когда вой всё же стихает, он уже не в силах держаться на ногах. Его тело сваливается в неупорядоченную форму, тяжело переводится дыхание. Медленно выходит четвёртая фигура, вся белая. В руках у неё цветы, она напевает:
Безвременник
Цветёт, цветёт
Любовник мой
Умрёт, умрёт
Бледная девушка подходит ближе, видит его, цветы рассыпаются.
Он (замечая её):
Так странно, после всех появляешься ты.
Она:
А что тебе говорили в детстве, солдатик? «Не смотри, не смотри».
Он:
Я видел безумную, спутанные волосы, видел кроткую, мягкие волосы, видел
сломленную, огненные волосы.
Она:
Нашёл ли ты милую-зелёные рукава?
Он:
Не смейся над моим горем, не прикасайся к нему. Ты ничего не знаешь,
страдание моё нельзя исчерпать.
Она:
Ты принимаешь за правду тень
Жуёшь и глотаешь ложь
Но тень обманет, ложь осквернит
Любимую ты не найдёшь
Он (почти бросается на неё):
Замолчи!
Она отходит назад. Он снова опускается.
Она:
Ты сказал, видел безумную. Что же случилось с ней?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, видел нежную. Почему же она так печальна?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, видел ловкую. Почему же она оступается?
Он:
Не знаю, замолчи.
Она:
Ты сказал, я после всех.
(пауза)
Что мне сказать о них?
(пауза)
Что мне сказать о них?
(пауза)