Родился в 1991 году в Новосибирске. Окончил факультет НГПУ по специальности «журналистика». Стихи публиковались на сетевых ресурсах «Трамвай», Homo Legens, «Новая литературная карта», Stenograme.

Сопроводительное письмо номинатора Николая Кононова:

Номинационное описание молодого поэта — задача не простая.

Как представляется мне — для текстов подобного рода необходимо выделить свойства и качества текстов, обозначающие их несомненные поэтические свойства в контексте сегодняшнего дня. Ну, во-первых, Дмитрий Северов обладает главным свойством, что бы быть интересным — особенной кантиленой, делающей его голос непременно узнаваемым, то есть уникальным синтаксисом. Это действительно так — давно, уже более двух лет, как я обратил внимание на его тексты, как на лирические вспышки в некоем темном пространстве, во всеобщем молчании что ли. Меня поразило в его речи то, что он никого не подразумевает, что у него вроде бы нет адресата, что он нецензурируем по большому счету. В масштабах маленькой заметки довольно трудно агитировать за это сложное уникальное свойство его речи, но усердно раскачивание общепоэтической матрицы, нажим на самые «сложные» точки лирического письма бросились мне в глаза сразу. Собственно, о чем я сообщаю — о воплощении дара, о трепете и точности, чье совпадение в рамках одного текста и порождает то, что мы зовем поэзией. Тонкие строфические настройки, легкое использование арсенала русского стиха — и акцентного (тонического) и жесткого традиционного, — позволяют словно бы расширять лирическую задачу — ставить вопросы искренности, не выкладывая при этом своей травматической биографии. Это кажется парадоксальным и невозможным как апория, но между тем в каждый момент совершаемого времени письма (и, соответственно, чтения) — разрешается с одновременно с напряжением и легкостью. Это порождает эффект точности, вдруг обнаруживаемой на самом обыденном пространстве, а точность вызывает согласие, желание воспринимать построяемое поэтом. Собственно, так и пишутся стихи, ничего нового тут быть не может. Маркеры лирики остаются одними и теми же у всех поэтов. Разница только том, что кто-то может их присвоить, а кто-то нет. Вот на мой взгляд мы и столкнулись в случае Дмитрия Северова, жителя Сибири, с силой присвоения, переобозначения мира, наделением его трепетными свойствами людского бытия посредством точности, присущей поэтической речи. Не знаю, надо ли что-то еще прибавлять, что бы объяснить мой выбор…

Фрагмент номинируемой на премию подборки:

***
— Когда человек переносит ряд операций, —
говорит Вероника Григорьевна Романовская,
медсестра областной больницы, —
он постоянно спрашивает имя мое и отчество,
потому что всегда возвращается после наркоза — незнающим.
И я называю себя — зачем-то — разными именами:
то Марией Ивановной, то Ольгой Сергеевной, а то и
смертушкой-смертью.
Но называясь последним именем — я никогда не вру.

По ее же словам —
по словам вышеназванной Веры Арсеньевны Зориной,
медсестры областной больницы, кажется, калининградской —
разговаривать с теми, кто завтра умрет — иное совсем одиночество,
абсолютно иная, ни с чем не сравнимая, страшная пустота.
Когда по ночам — не всегда, но бывает — в квартиру зачем-то приходят
упавшие внутрь себя:

Алексей Алексеевич — с пятым инфарктом,
Жанна Леонтьевна — с ножевым,
Семен Иванович — с двумя огнестрельными,
а также два мальчика: Степа и Костя — с черепно-мозговыми.

— Зачем-то приходят ко мне, хоть и я не называла имени, —
продолжает все та же Ирина Андреевна Ратуш,
пациентка глухой психиатрической клиники. —
Зачем-то приходят и ставят в графины цветы — красивые поздние астры —
бутонами вниз, как веники.
А после этого — начинаются страшные песни да пляски,
кричат и звереют они, как бесята, кричат, гогочут, дерутся.

Назовите, пожалуйста, имя свое, — просит Ирина Андреевна доктора.
Плачет Ирина Андреевна.
Очень хочет вернуться.

***
В живых покоя нет. И в мертвых он потешен.
Но ты — с ума закинутая вдаль —
Все ходишь ты, завидуя умершим,
Ложишься наземь: смерить, не мала ль.
Никто не спросит — да и ты — не спросишь —
Кому такой на дереве узор.
Все ходишь ты, лежишь и снова — ходишь.
И удивляешься, что ходишь до сих пор.