Родилась в 1998 г. в Киеве. Публиковалась на портале LITCENTR, в украинском издании «Литературный Листок», на «Критиці Феміністичній». Участвовала в проекте «Эксплуатация текста», который был представлен на Форуме издателей во Львове в 2019 г. Живёт в Граце.

 

Сопроводительное письмо Евгения Пивня:

 

В обыденном кроется (возможно) мягкая чувствующая граница, пересекая которую вся машинерия окружающего мира, вольных и невольных движений, живого и неживого — сбавляет свой ход и замирает, вроде бы успокаивается. Вроде бы мы погрузились с головой в ванную, и звуки привычной домашней обстановки уходят в далёкое чужое пространство. Или смотрим на яркий свет сквозь прикрытые веки, и за красновато-чёрной плёнкой расплываются ускользающие знаки. Но мы-то всегда пребываем здесь — со стороны знакомого, почти (!) понятного до конца быта.

В стихотворениях Марки упоминается догадка о такой границе, о путешествии субъекта сквозь неё. И граница эта растворена в скачкообразном ходе времени и дробящемся пространстве, как погружение в сон или выход из него. Песня бессилия, с которой начинается подборка, возникает в языке. Здесь бессилие не тождественно слабости, оно продолжается, как динамический процесс, как таяние таблетки или поглощение снега землёй. Вот сила схлынула, как отлив, обнажающий скрытый берег (или как в одной из первых серий «Доктора Хауса» пациентке постепенно выкачивали кровь, чтобы увидеть дефект в мозгу; уж не знаю реалистично ли, но вот собственный прилив памяти вынес), и ландшафт совместного проживания делается реальнее, чем тело, на котором проступают раны от малейшего прикосновения.

Сами границы становятся частью коллективного тела, его чувственного опыта (например, способны испытывать судороги), простираются далеко от наших тел. Вот «горизонт до крови закусывает губу» от боли или удовольствия, пока живущие погружаются в общий сон. В одном из текстов Марки на украинском языке «щодня на кордоні повернення/ новий шар/ нарив / рівень». Границы терпеливы, но испещрены ранами, и наше пересечение не столько желание их преодоления, преображения, а скорее попытка со-чувствия. Это как отдалить от себя собственную боль, подарить ей подобие жизни в языке, чтобы почувствовать её «по-другому». Нечто похожее на осознание, но не для того, чтобы победить боль, а чтобы увидеть её. Будто возвращение в просмотренный сон после того, как он уже перевран, после пробуждения. Занятная, но слишком упрощающая идея — рассматривать эти стихотворения, как пожелание спокойных снов тому, что уснуть не способно.

То ощущение инаковости, которое рассеивается после пробуждения, продолжается желанием (или страхом), связанным с растворением поверхности между бытом и тайной. Будто бы они способны впадать в одно море (в одну речь). И в таком расширенном море возможен диалог с той постоянно ускользающей другой, следы которой возникают то в одном, то в другом тексте, как раны, продолжающие себя на поверхность вещей, — боль их не только сродни сожалению об утрате, но и предсказанию о возвращении разорванной связи, о невозможном существе.

 

Подборка номинируемых текстов: 

 

песня бессилия

голова превращается
в стон тает заветная сила
будто таблетка под языком
ни о чём заскулит просто так разбудит
хор невозможных существ начиная припев
хранитель нахмурится: «ты почему не спишь
завтра рано вставать и скользить
по недоношенным снам
по парам взявшись за пот ладоней
мальчик девочка
плакать
новости вспоминать»
—
там где погладят останется
кривая как речка подвижная
рана где тронут назвав невестой
суженой
внутри удара
замрёт мир бессильно вместе со мной
—
это — предугадать
тяжёлую встречу чувствовать раньше всех
важную перемену: что-нибудь делается
в нашем общем забытом теле
зарытом
проступает больной оттенок
на коллективной коже

и
—
тебя рвёт когда ты говоришь
это какой-то бред закуриваешь
в горле рябит
больше не прёт говоришь
—
слёзы от удивления от похожести
от расстояния проглатывающего крик
как земля глотает несмелый снег
безжалостно быстро пока
его слишком много
не упадет
—
покорность
доверие
отслаиваются словно старая чешуя
улицы это учебники по анатомии
невозможных существ
—
вещи расстанутся
с прежними связями растеряются
в языке начинать нелегко
непонятную песню вместе
песню бессилия
самого важного в мире
 
 
* * *

птички-истребители тяжело кружат над раною города

но это быстро исчезнет внутри воспоминания

всё в одну точку скатилось и разошлось, вот

ямы постели доедают нашу любовь

ты платье себе попросив застегнуть уехала так как

захотелось чтобы все на тебя смотрели

мечтали потрогать но не могли

а я один на один с экраном

выпила немножко ну и что
ну и что
 
 
* * *

ещё один день бесплодный как молитва.
невозможно поймать сверчка выстирать старую кровь с простыни. ничему полезному
меня не учили. потные волосы липнут к лицу приоткрыт
рот от удовольствия. кожица лягушачья в печке. живот ночи
полон розовой густоты. ты говорят сбежала
в лес и живьём прожевала мышку
птичку и даже маленькую овцу
утащила со склона холма. спи,
мария. судороги границ запомнятся лучше всего а потом память
подорвётся провожающие выйдут из вагона и примяв ухом траву ты услышишь как ворочаются
под землёй одинаковые сны мертвецов
 
 
* * *

вот бы тебе говоришь такую таблетку чтобы ты могла на время забыть о деньгах носить любимые платья издавать свой зловещий политический журнал

чтобы можно было лечь с кем-то спокойно в чём бог простит лечь вместе красиво и много раз и засыпать в неподвижности и тепле пока горизонт до крови закусывает губу

а не так что вместо сердца у тебя дым вместо ума большая хищная птица и ты не спишь никогда не спишь только вслушиваешься в шелест
слов и вещей которых
меньше не станет
 
 
* * *

я просачиваюсь сквозь утро, как рана сквозь марлю.
зачем решили считать время, его печальные числа, покрытые стеклом
напоминают мне о заколотых бабочках. мой сон похищен. я хочу ей сказать, что
она была не права, что мне уже всё равно.

я не знаю, что во мне, я никогда не видела.
эти поверхности
скрыты, может быть, у меня есть сердце
размером с перепелиное яйцо, она бы выпила его внутренности
на завтрак от боли в горле

может быть, там начинается опухоль
огромная подушка, как те, которыми матери убивают детей
может, учебники биологии, которые я не хотела читать в школе, полны горькой лжи
и мы носим под кожей пустыню

я протекаю сквозь утро в запертый мир
ни один пароль не подойдёт все секретные слова
забыты
 
 
* * *

из нас кого-то любили больше кого-то били
больше пили больше чьи-то родители
некоторые чаще
других гадали на птицах когда вернутся
с работы проверят домашку и будут пугать милицией
но нас называли поровну дочками и сыночками
ставили цифры в наших плохих тетрадках
всем объясняли: война, закон притяжения,
смешанные леса, шприцы и презервативы
или не объясняли без разницы всё равно
ничего никогда ясно не было

и мы дальше росли словно сливы: дикие, кислые
чтобы медленно переспеть и жалеть себя
становилось кому-то нужней

были вместе не ссорились из-за политики
не звонили по телефону не красили ногти
без стыда украли жевачку из супермаркета
папа узнал ругался

вырастешь не поймёшь он сказал с возрастом не пройдёт
бог всё прощает от этого только хуже
время сожмётся и я умру
как пчела в ожидании холодов
так что ложись поскорее спать и всегда ложись спать
если можешь лечь спать значит ты ещё жив, сынок.
или жива ещё, дочь.