Родилась в 1991 году в Москве. Окончила факультет истории искусства РГГУ. Феминистка, участница различных феминистских проектов (в том числе выставки «И – искусство. Ф – феминизм. Актуальный словарь», 2015 г.). Одна из ведущих семинара «Женщины и искусство» (Библиотека им. Фурцевой, 2017 г.).
Участница литературных чтений в рамках круглого стола «Практики феминистского письма: от «женского опыта» к языковым революциям и политикам взаимодействия».
Сопроводительное письмо номинатора Оксаны Васякиной:
Для меня важно номинировать на премию имени Аркадия Драгомощенко Оксану Кита, потому что, на мой взгляд, Кита представляет собой симптоматичное для актуальной политической и поэтической (что, в принципе, одно и то же) ситуации явление. Следует отметить, что все тексты в номинированной подборке — это фрагменты её личного дневника. Это не работа в дневниковой манере, это настоящий дневник. Дневниковое письмо всегда было едва ли не единственным видом письма, доступным женщинам, поскольку отвечало за рутинно-бытовую фиксацию жизненных событий и чувств и не претендовало на место в иерархии жанров. Авторки дневника были свободны от правил большой литературы, и это давало им возможность испытывать и открывать новые типы письма и чувственности, — с одной стороны, с другой — они были невидимы для институций и друг друга. Когда я спросила у Оксаны Кита, почему она никогда не показывала свои тексты никому, кроме самых близких людей, которым чаще всего эти тексты и были посвящены, Оксана ответила, что её всегда мучил «комплекс самозванки». Пожалуй, каждая женщина, начинающая заниматься интеллектуальным трудом и претендующая на признание, сталкивается с мыслью, что она «не может и не имеет права ничего сказать». Институциональная социализация женщин затруднена из-за сексизма, несмотря на профеминистскую риторику в поле независимой литературы. Так творческая интенция женщины, не успев начать становление, уходит в дневник.
Дневник — это пространство личного и «для себя», но дневник — это также зеркало социального и гендерного порядка. Так, в дневнике Кита центральное место занимает отец, он мертв, но он есть, и его опасное нависающее присутствие (текст «СУТЬ ОТЦА») и страх перед ним — символ и реальность патриархальной культуры. В этих текстах витальный протест против большого мира (мужчин) выражен на уровне тела, в страстном нежелании рожать и страстном желании родить ребёнка от своей любовницы. На уровне фантазий («МАЙ-ЛИТЛ-ПОНИ-ЛЭНД») мы видим инфантильный эскапистский побег любовниц из маскулинного мира в мир нарочито сладкий и хрупкий; на уровне метода — письмо сбивчивое, рваное, иногда не подчиняющееся никаким канонам литературы, письмо, которое научилось быть собой не благодаря поэзии и штудиям, а благодаря сумасшествию, письмо, которое изначально настроено на провал, письмо, обращающееся не к большой традиции, а к женским практикам лесбийского и феминистского письма Кэти Акер, Моник Виттик, Эйлин Майлз и т. д.; также мы видим истории, которые прячутся и осознанно не включаются в Историю, а существуют на её фоне, они питаются Историей, но никогда не признают своего происхождения.
Эти работы — важные тексты для рефлексии о женском письме на русском языке, о лесбийской чувственности в литературе, поэтому я номинирую на премию имени Аркадия Драгомощенко Оксану Кита.
Подборка номинируемых текстов:
+++
…мой отец – псих, мой отец разговаривает сам с собой,
мой отец не видит смысла в жизни, мой отец грозится убить себя, грозится убить всех нас,
мой отец делает вещи, о которых не говорят вслух, мой отец – вечный предмет стыда
22 года, merry-go-round, даже не верится, что однажды мне удастся соскочить
мой отец – вервульф
а я – юный конфуций
чувствую причастность ко всем маленьким девочкам и мальчикам этой планеты, чьи отцы, чьи глубокоуважаемые родители то и дело
причиняют им боль и заставляют их рыдать до удушья, до истощения, до опустошения
мы с ними – стая волчат, щенки с врожденными незаживающими стигматами и разноцветными крыльями ангелов
нас научили страдать раньше, чем смеяться или любить
наш вой – самая темная боль
прирученным деткам из теплых норок никогда не понять нас и не пойти с нами по одному пути
мы скалимся в ответ на их улыбки
+++
Могу ли я увидеть свою детскую кроватку?
Воспоминания о прогулках. Зима.
Лето. Заброшенный парк аттракционов. Крики ворон. Огромные чашки, в которых так и не довелось покататься. В одной из них живет женщина со всклокоченными волосами. Она носит черное креповое платье и рваную траурную вуаль. Слетевшая с катушек вдова – вот кто она такая. Каждый раз, когда я, одной рукой сжимая чью-то большую ладонь, а в другой держа мороженое на палочке, прохожу через парк, она выглядывает из своей чашки. И смотрит – смотрит прямо на меня, обнажив в улыбке-оскале свои зубы, гнилые и черные, как одежда.
У маленького братика грыжа. На улице темно, и бушует гроза, но его понесут далеко-далеко к колдунье лечить заговорами.
В общежитии на Заречном я видела пантеру, но никому не сказала об этом.
Женщины, полощущие белье на фоне предгрозового неба (я смотрю на них снизу вверх), – самое грандиозное зрелище в моей жизни. Они – титаны. Они существовали задолго до олимпийских, синайских и всех остальных богов.
Кажется, в меня влюбился мальчик с заячьей губой.
Среди ночи старший брат встал и, не просыпаясь, забрался ко мне в постель.
+++
МАЙ-ЛИТЛ-ПОНИ-ЛЭНД. ХОЛМЫ, ГОРЫ, ЛЮБОВЬ
кажется, мы и родились для жизни в стране цветных пластмассовых единорогов и пони
табун войска света, радужного войска, наша защита
вместе с красной башней и сосновым лесом на пригорке, с потусторонним закатным светом, отражающимся от спин равнодушно-зеленых троллейбусов
уезжая и возвращаясь, разрежаясь и собираясь в плотные ряды, они отмеряли далекие ритмы внешней жизни, – той жизни, которая ничего больше не значила для нас
мы не следили за ней, мы забыли о ней, наши встречи с той реальностью, как и взгляды в окно, носили исключительно случайный характер
мы спрятались за горой, под сетью звезд, добровольно заточили себя в доме, охраняемом сонмом убиенных мягких игрушек
мы навсегда отгородились от мира двумя полотнищами штор, что, словно закрытые веки двух глаз, обращенных к солнцу, загорались поутру красноватым свечением, и мы видели восход таким, каким его видят, должно быть, только лишь феи
в этой стране утренний туман и повисший в воздухе сигаретный дым не имеют различий
мы с тобой вдвоем.только ты и я
никого больше не было, никто никогда не жил в этом мире
мы создали его сами, сами и захватили.мы – ревностные завоеватели, даже Любовь, и та – принадлежит только нам
посягновения на нее заставляют меня чувствовать себя принцем в изгнании
но у меня есть корона и трон, который мы поделим на двоих, как и все, что только возможно поделить
он станет спасательной шлюпкой для нас, отлученных от роскоши большого корабля
кровать – всегда корабль
но нам хорошо и в открытом океане Любви, ведь у нас есть священные тела друг друга
твое тело – моя пристань
твое тело – моя Новая Земля
твое тело – мой Дом
только рядом с ним я – в безопасности
твое дыхание – это воздух нашего мира
твое сердце – это его заводной механизм
твой оргазм – его Большой Взрыв
все вместе это – Начало начал
+++
я фертильна
я поняла, что родить ребенка значит отомстить за свою смертность
через беременность женщины передают эстафету смертности другой
не остается ничего, кроме как ебать все, что движется
или продолжить игру
«теперь не мне одной иметь дело со смертью», – думают они
«теперь (мне кажется) что мое тело умеет создавать не только смерть, но ижизнь»
на самом деле, оно создает смерть в квадрате
смерть в бесконечной степени N.
смерть никогда не кончается
когда ты растешь, вдруг смерть подползает хотя бы на один миг ближе
ты начинаешь хотеть ребенка
ты хочешь переложить ответственность
ты уже готова сказать: «но почему бы мне не создать (еще одну/не одну) смерть? правда, почему нет?»
в последнее время я думаю о том, как большая редковолосая склизкая голова ребенка лезет из моей пизды или из пизды моей любимой
и мне не противно.мне не грустно. мне не больно, мне не жаль свою или ее вагину, и я не думаю, что я дура и совершаю непоправимое
я возбуждаюсь
мое тело переполняется желанием
желание первого (и последнего?) в жизни инцеста, между прочим, культурно одобренного
Я ХОЧУ ЧТОБЫ МОЙ РЕБЕНОК ВЫЕБАЛ МЕНЯ ИЗНУТРИ
я жду, что он проебет себе путь наружу
и впервые призыв наших пальцев, постоянно внимающих черной пустоте, получит какой-то весомый ответ
что мы будем делать, когда это свершится?
неудивительно, что матери становятся служанками своих детей
я боюсь умереть во время родов
но еще больше боюсь, что после них я не смогу остановиться
что мне захочется рожать-рожать-и-рожать
любимая, роди мне девочку.пусть она будет похожа на меня
а я рожу твою девочку тебе
я верю в науку
я верю что наши матки не способны сотворить мутантов
последний раз я так возбуждалась мыслью о родах 20 лет назад, пятилетней, доставая огромного плюшевого лиса из-под кофты
тогда это была единственная доступная мне форма секса
роды это секс
если секс был больше одного дня назад, тело полностью забывает, как это бывает на самом деле
(поэтому секс, как еда или сон, никогда не наскучит, каждый раз ты узнаешь их снова)
и снова чувствуешь себя перед ним маленькой девочкой
которая высматривает члены и пезды в передачах о животных
(у слона хуй наверное размером с человека)
и тихонько насилует своих подружек, пока они не понимают, что происходит
без проникновения
забеременеть – это значит отплатить по заслугам своему детству и отомстить за то, что однажды тебе пришлось быть ребенком
это значит впервые по-настоящему показать власть и отомстить за то, что однажды тебе пришлось перестать им быть
это значит выразить нелепый инфантильный детский протест тому, что однажды секс исчезнет навсегда
(говорить «из жизни» было бы тавтологией)
все равно мы не сможем стать детьми одна для другой
ты не можешь быть моей дочерью, моей матерью, нам скажут, что это неправильно, нас закидают камнями, прогонят, все равно мы не можем быть детьми, которые никогда не умрут, и не можем быть умирающими матерями друг друга
поэтому в качестве протеста мы можем родить других
мы можем родить себе новых любовниц
что я буду чувствовать, когда изнутри-меня покажется сморщенная склизкая голова ребенка?
момент, когда мое Я растянется, растворится, разобьется
(но совсем не так, как во время оргазма, глупо считать, что в оргазме нет Я. напротив)
после ты должна собирать его из осколков
потом
ты понимаешь, что тебе снова не удалось обмануть смерть
и траурное шествие жизни возобновляет свой ход, приумножив страдания на земле
+++
СУТЬ ОТЦА
когда А. подошла к Нему, чтобы задать вопрос на ушко, я сразу поняла, о чем пойдет речь
в Отце ее интересовала только одна вещь: чтобы его не было
Он отреагировал мерзко, как и подобает Отцам
стал насмехаться над ее вопросом, выспрашивать при всех, что за ним таится, что она задумала сделать в его отсутствие. Он будто правда не понимал, почему она хочет, чтобы он ушел
А. засмущалась и ничего толком не ответила, ведь ей и правда было нечего отвечать
я подумала, что Он – идиот
потом Он все-таки ушел, а на прощание, улыбаясь,
(его улыбка выражает только досаду)
спросил меня: ты ведь мне расскажешь потом, почему А. так хотела, чтобы я ушел?
я ответила: ок, если сама узнаю
я схитрила, потому что я и так давно знала ответ
единственное, что когда-либо говорила о нем А.: я надеюсь, что Он уйдет
когда я подошла к А. и сказала: Папа ушел – она ответила только: теперь мы одни
она не хотела ничего особенного делать в его отсутствие
она хотела просто его отсутствия
как и все маленькие девочки, А. ненавидит своего Отца
Отец – это место для ненависти, это единственное желание девочки, которое выражается как желание уничтожить то, что есть, а не наоборот, – создать то, чего нет
будучи маленькой девочкой, я часто воображала, что у меня НЕТ Отца
каждый Отец – насильник своей дочери
Он существует, чтобы, едва создав, уничтожить ее
каждый Отец ненавидит свою дочь, потому что в его глазах она дефект – порожденный его телом
а дочь ненавидит Отца за насилие, которое Он совершает над ней
каждая маленькая девочка – лесбиянка, но Отец насилует ее своей гетеросексуальностью, которая равна его существованию, своим телом, своей фальшивой улыбкой
каждая дочь ненавидит Отца за то, что он сотворил с ее матерью, такой же маленькой девочкой-лесбиянкой, ненавидевшей своего Отца
за то, что он изнасиловал ее мать, и родилась она
каждая маленькая девочка мечтает о том, чтобы Отца НИКОГДА НЕ БЫЛО
+++
0.
в отделе кадров смерть моего отца оценили в три тысячи рублей
I.
было второе июля жарко
мы с Н. истекали кровью, синхронно
мама позвонила утром
мама сказала тихонько, протяжно, спокойно
Оксан…
.
.
.
…па-апау-умер
больше я не сомкнула глаз
и с тех пор я могу хоть целую тысячу раз
повторять эту фразу
папа мой папа умер папа умер папа умер умер
он умер
умер отец
– и все равно не понять, что это значит
и значит ли что-то вообще для меня?
только вот:
я не могу смотреть на его рубашки, на старую чашку с надписью «папа» (из которой он пил, когда пил черный чай с молоком, а не пиво и водку), на футляр от слухового аппарата
и на свои ступни – они точь-в-точь как его, которые завтра сожгут
II.
посмотри! впереди –
25-ый кадр жизни под именем смерть
(подскажу: ты его не заметишь)
когда умер мой папа, мама пошла в магазин и купила ему рубашку с черным воротником
брюки и белую обувь
сколько женщин так бродят тенями в магазине «смешные цены» и ищут одежду своим мужьям
костюм по случаю смерти
и может быть плачут
(но только не мама)
почему всех хоронят в новом?
когда умер мой папа, его положили в дешевый непрочный гроб
чтоб потом было проще сжечь
а вокруг его тела цвели пышным цветом
едва ли не пахли
неживые белые розы
так мой папа лежал, будто он – испанская дева мария
и настолько же чист, насколько сделан из воска
его вид говорил, что он тут совсем, совсем ни при чем
позже с тем, что не так давно было папой,
мы поехали вместе
на автобусе с именем «смерть»
водитель был цербер
путь был так долог, как будто
он вел нас в аид
или в тартар
в поля Иалу по подземному Нилу
или может еще куда-то подальше
но привел все равно в крематорий
в одном из районов Москвы
за окном мелькали маршрутки, такси, автобусы, машины с детьми
они ничего не знали
все это время
меня волновало одно:
кто придумал катать мертвецов по дорогам живых?
внутри светлого здания
женщина произнесла уже десятый раз за день
все те же слова о новом умершем
пока все зачем-то крестились
и трогали мертвого папу
я смотрела вокруг и думала
о здании советского модернизма
о том, сколько платят той женщине
за эту работу
в углу притаился церковный канун со свечами
которые нам предложили купить
играла какая-то музыка
потом крышку гроба закрыли
мы оставили папу, вышли наружу и сели в автобус
который подвез нас к метро
III.
папины дела:
отмыть чайник от жира (не получилось)
собирать старый хлам, сортировать его по разным категориям
на его телефоне фотографии этого года: серия неполучившихся фото в апреле, вид из окна 30 января.еще есть короткое видео, где темнота, а потом его руки крупным планом и тельняшка, в которой я теперь хожу. снимала мама.
помнишь эти же руки в гробу?
IV.
золотистым звоном наше прошлое…
моя расположенность к summertimesadness
к меланхолии летнего заката
усугубляется смертями
…покатилось вдаль от школьных стен
мне наверное 9, и эта песня играет из открытой машины перед нашим домом в Чулково
я жду маму, она должна приехать из Москвы, и лазаю по упавшим деревьям
лето и закат
вечерний запах
почему-то этот день запомнится…
ааа-а-а-а
вид моего отца в гробу
потом он же сидит на кухне
или стоит, как всегда, мешается, в проходе около своего шкафчика
интонации его речи
усмешки – трезвые и пьяные, но больше трезвые
как они разговаривают с мамой о чем-то для них забавном на кухне,
а я наблюдаю и думаю:
вот сейчас мы похожи на нормальную семью
синие тапки, серые спортивные штаны с двумя белыми полосками по бокам и вытянутыми коленями – постоянный домашний костюм
или вот он спит на диване, уткнувшись в угол, рядом – кот, как в последнее время
НИЧТО ПЛОХОЕ НЕ ВСПОМИНАЕТСЯ
теперь – это лишь незанятое место в пространстве
даже когда я думала «бедный папочка», я не знала, что смерть и правда существует
все вопросы станут несерьезными
ааа-аа-аа
и на все готов один ответ
смерть моего отца
все это
а дальше только –
error error error error error error error error error error error error error error error error error
error error error error error error error error error error error error error error error error error
error error error error error error error error error error error error error error error error error
error error error error error error error error error error error error error error error error error
error error error error error error error error error error error error error error error error error
…ведь мы поем, когда нам хочется любить
GAME OVER на весь экран и восьмибитная музыка
но даже это не поможет мне осознать смерть
ни один живой мозг не способен на это
поэтому мой все еще видит отца одновременно на кухне и в гробу
хотя в гробу – разве это был он?
мой планшет отказывается загружать pokémon go
и не пускает меня в дополненную реальность
самое страшное – представлять момент умирания
эти мгновения «до» и разом обрушившееся, бесконечное «после»
и крайнюю степень одиночества
но может быть все совсем иначе
и рассвет уже встречая взрослыми
по-другому ждали перемен
как странно, что всегда есть один момент смерти
последний вдох или выдох
почему именно он, и почему он – последний?
смерть моего отца
и я жду свою отовсюду
жировик в ухе, странные ощущения в груди и в правой молочной железе, затекающие за ночь конечности, ушиб двухмесячной давности на ноге, «вросший» ноготь на правой ступне, кровянистые выделения из влагалища после секса, гепатит С, доставшийся по наследству
мое тело – это поле битвы
Барбара Крюгер почти ни при чем
автобусы, маршрутки, темные улицы, ложусь засветло, что будет если Н. умрет?, предстоящий через неделю самолет
я не знаю, как с этим жить
почему ты умер, папа?
почему ты никогда не жил, но все-таки был живым?
кроссворды, протертые локти рубашек, уснул за столом, записи на газетных полях, листает программу, засаленный пульт, трясущиеся руки
«по всем карманам – чеки от покупки водки,» – говорит мама
одна бутылка, две, три
«а я ведь обещала, что заберу его домой через три дня,» – говорит мама
я поняла, что ностальгия – это тоска по времени, когда тебя еще не было
мечта о нерождении и незнании боли
но всегда появляясь из чего-то здешнего, она притворяется тоской по жизни с большой буквы
а мы любили
а мы могли
+++
одна незнакомая девушка Л. нарисовала мое лицо
и пишет:
я искренне восхищаюсь вашими чертами
любимая знает об этом и пишет:
сорян я так красивенько тебя не нарисую
Л. пишет:
с вами очень интересно
любимая пишет:
зови свою поклонницу туда
Л. пишет:
я бы хотела с тобой общаться
любимая пишет:
а как же твоя цыганочка?
Л. пишет:
давно вы вместе?
любимая пишет:
пошла нахуй
Л. пишет:
пора бы уже научиться доверять
любимая пишет:
иди полижи ее хачевскую пизду
Л. пишет:
какую ты любишь природу ?)
любимая пишет:
все отъебись
Л. пишет:
все эти северные цвета есть в твоём лице
любимая пишет:
будет страдать твой кот.
Л. пишет:
надо попробовать тебя акварелью
любимая пишет:
да мне похуй на тебя
я пишу
… … ….